Фима хотела возмутиться и сказать, что это наглая ложь и совсем все не так обстоит в действительности, но Простаков обладал какой-то уникальной способностью перебивать ее и сбивать с мысли.
– Тут еще каптерка есть, – сказал он. – Это здание примыкает к бывшей котельной, видимо там спал сторож. Там поприличней будет, но вряд ли вам понравится.
– Это еще почему?
– Вам там не понравится.
– Показывай!
Комнатка, которую Простаков назвал каптеркой, выглядела, по сравнению с прежними помещениями, просто роскошно. Тут имелась мебель, на стене висел рукомойник, и вообще было видно, что тут обитали нормальные люди, а не какие-то бродяги и перекати-поле.
– Ой, тут даже коврик на полу есть!
В углу даже сохранились икона и лампадка перед ней. Анна Сергеевна перекрестилась и затеплила огонек, который озарил все вокруг теплым и живым светом.
– Годится! – подвел итог Игорь.
– Тут останетесь?
– Да! И что тут нам могло не понравиться?
– Ну, окон нет.
– Подумаешь, не беда!
– Света тоже нет. Электричество давно отрубили.
– Керосинку включим. Или фонарик. Или даже при лампадке переждем.
– Нет, без электричества вам тут все равно темно будет, – продолжал сомневаться Простаков. – Вот сами убедитесь! Я сейчас выйду и прикрою дверь.
– Стой! Подожди!
Фима сама не понимала, что заставило ее подать голос. Какая-то непонятная тревога охватила ее. И ведь на этот раз она успела сказать то, что хотела. Но Простаков ее то ли не услышал, то ли не обратил внимания. Он вышел за дверь и плотно ее прикрыл. Снаружи послышался звук задвигающегося засова, а потом наступила тишина.
Прошло несколько секунд, но ничего не происходило.
– Эй, ты там? – позвал Игорь.
– Ха-ха! Это вы там, а я тут.
– Выпускай нас.
– Насиделись уже?
– Да. Пару дней и при свечах посидеть можно.
Но Простаков в ответ издал лишь короткий смешок, а дверь не открыл.
– Хорош уже шутки шутить. Открывай!
– Посидите пока тут. Целей будете.
– И сколько нам тут сидеть?
– Ну… неделю или две.
– Ты же говорил, максимум пару дней.
– А я не знаю, сколько нужно, чтобы человек от голода и жажды окочурился. Поэтому и неувязочка в ответах.
– Не смешно!
– А я и не шучу. Или вы думали, что я из-за какой-то чокнутой старушенции останусь ни с чем? Фиг два!
– Ты что? О чем ты говоришь? Какая еще старушенция?
– Сумасшедшая бабка, которая на старости лет совсем сбрендила и решила все свое громадное состояние оставить двум сироткам. Ах они бедненькие, выросли без родительской любви, никогда не знали тепла и ласки. А может, я тоже рос без любви! Пусть родители у меня и имелись, но ласкать они меня не спешили, больше ругали да гнобили. И что? Только потому, что мне доставались зуботычины от родного папаши, а не от приемного, я должен теперь остаться нищим? Слышишь, Анечка?
– Ты о ком говоришь сейчас?
– О тебе, сестренка! О тебе, родная!
Анна Сергеевна молчала. Кажется, разнообразное количество братьев, которые вырисовывались у нее в последнее время, совершенно шокировало бедную учительницу. Фима ее где-то понимала. То ни души родной, а то сразу целое семейство.
– Ты же у нас бедненькая и несчастненькая, – продолжал кривляться Простаков за дверью. – А я чем хуже? Может, у меня еще и сложней жизнь была. Батя бухал без продыху. Мать в старуху превратилась от тяжелой работы. Им вообще не до меня было.
Фима не выдержала и крикнула с возмущением:
– Ты же говорил, в одном детском доме с Игорем воспитывался!
– Врал! – откликнулся Простаков. – Были у меня родители. Один пил днями напролет, другая вкалывала день и ночь. Я обоих и не видел. Считай, тоже сирота. Но кто это ценит? Старуха даже не пыталась проверить, в каких условиях живет каждый из нас. В ее понимании семья у всех Сазоновых должна быть идеальной, потому что сами они люди высший класс и первый сорт! Вот трагическая случайность может помешать им воспитывать своих собственных детей в тепле и благости. А сами они нет!
Только когда он упомянул фамилию Сазоновых, Анна Сергеевна отреагировала.
– Ты что? Ты тоже наследник?
– Тоже!? Я и есть наследник! Один! От твоего братца я уже избавился. И от тебя, сестрица, тоже избавлюсь!
Фима уже смекнула что к чему.
Игорь тоже это сообразил. И завопил что есть мочи:
– Ты рехнулся! Выпусти нас! Меня выпусти. Я тут вообще ни при чем!
– А я этого уже не знаю! Может, при чем, а может, и ни при чем. Но на всякий случай рисковать не буду. Подыхайте уж всей компашкой! Не горюйте, вместе веселей!
И тут Фима возмутилась.
– А мне-то за что умирать? Я к этому наследству никакого отношения не имею!
– А ты в другой раз подумаешь, куда надо совать свой нос, а куда нет!
– В другой раз? То есть ты меня выпустишь?
– Да я бы выпустил, но ты же сразу побежишь докладывать своему дружку-полицейскому. И про меня ему нажалуешься.
– Я буду молчать. Клянусь!
Фима была готова пообещать все что угодно, лишь бы выбраться из этого тесного и темного помещения, которое уже начинало душить ее.
– Как же я тебя выпущу? Стоит мне только для тебя дверь открыть, как и те двое тоже выскочат! Мне с вами тремя не справиться будет. Нет уж, погибай там с ними, так мне спокойнее будет! Прощайте!
– Вернись!
– Подожди!