Спальня, в которой мы вместе

– Нет, пока не было времени, – сказал он с сожалением. – Как вам известно, мне еще приходится заниматься журналом…

Он указал на покрытую мокрыми разводами обложку лежавшего на столе «Экономиста». Я пока еще не смирилась с мелким предательством Франсуа. Но это был неподходящий момент для высказывания претензий. Маршадо еще мог мне пригодиться.

– Однако, – вновь заговорил он, отпив из пол-литровой кружки, которую ему только что принесли, – я виделся с вашим другом Ивоном в Кельмере…

Ивон, тот самый мастер, ремонтирующий лодки, алкоголик, который снабдил меня контрабандной самогонкой и подробным рассказом о несчастном случае, произошедшем с Андре и Гортензией Барле.

– Вот как! – удивилась я. – И зачем же?

– Затем, что я никак не мог принять тот факт, что моторную лодку, несущуюся на полном ходу, оставили в руках неопытного рулевого. Никогда такой требовательный человек, каким был Андре Барле, не позволил бы этого. Даже своему сыну.

Луи не смог бы стоять у руля такого моторного катера, заявила мне Ребекка.

– И что же? – оживилась Соня.

– По меньшей мере можно сказать, что Анабель произвела впечатление на нашего лодочного могильщика, – улыбнулся Маршадо широкой, в тридцать два зуба, обольстительной улыбкой.

– Он был мертвецки пьян, – обрубила я.

– Может быть. Тем не менее он держал язык за зубами и не рассказал вам самого главного. В тот день, 6 июля 1990 года, Ивон не только вытащил из воды вашего будущего мужа, у которого было раздроблено колено. С палубы своей рыбацкой лодки он наблюдал за всем происходящим: «Рива», которая неслась на полной скорости, роковой удар…

– Что? – воскликнула я. – Он мне не говорил ничего подобного!

Маршадо вновь сделал глоток прохладного хмеля и продолжил свой рассказ:

– Я знаю. Однако даже спустя двадцать лет после всего произошедшего у него сохранились очень четкие воспоминания. И это однозначно: тот, кто управлял «Ривой», не случайно разбил ее о скалы. Все местные жители знают рифы наизусть. Невозможно про них забыть или не знать об их существовании. Тем более когда живешь в вилле прямо над ними и можешь наблюдать их каждый день из своих окон.

– Что вы этим хотите сказать? – резко и сухо спросила я.

– Что, по мнению нашего приятеля Ивона из Кельмера, «Рива» намеренно была направлена на скалистую отмель.

Я на мгновение потеряла дар речи. Мое лицо освещал одинокий луч, падающий с улицы, но я вдруг ощутила беспросветную темноту внутри.

– Это не был несчастный случай, Эль, – настаивал он мрачным тоном. – Это было самоубийство.

3

12 июня 2010

Иногда боль не исчисляется ни количеством роковых разоблачений, бросающих нас на лопатки, ни даже интенсивностью этих апперкотов, которые мы получаем от жизни. Иногда она материализуется в часах, минутах, секундах, в любой единице времени, даже малейшей, врезающейся в наш мозг, как игла, и колющей наши чувствительные зоны до следующего приступа.

Боль + 1 минута: я в полном потрясении. Франсуа наслаждается впечатлением, которое произвело на меня его разоблачение, понимающе качая головой, а Соня явно пытается найти ободряющие слова, которые бы вывели меня из оцепенения. Напрасно. Самые мрачные гипотезы сменяют одна другую в моей голове, и каждая из них все больше омрачает образ моего супруга. Луи хотел покончить жизнь самоубийством спустя шесть месяцев после исчезновения Авроры.

– Зачем бы он стал это делать? – пробормотала я наконец. – Потому что потерял Аврору? Или потому что не мог смириться с тайной об ее исчезновении, которую потребовал хранить Дэвид?

– Понятия не имею… Но ваши вопросы подтверждают то, что, вероятно, у него была не одна причина для этого.

– Как это – «не одна»? Вы хотите сказать… что-то, что не касалось напрямую Авроры?

– Возможно, – подтвердил он, пожимая плечами. – Я напоминаю вам, что к тому времени Андре только что объявил Дэвида своим единственным наследником, возглавляющим группу Барле. Видеть, что приемного брата предпочли ему, законному сыну… Это такой акт непризнания со стороны отца, который может свести с ума. Вы не считаете?

Мимолетная улыбка скользнула по его лицу и тотчас же исчезла. У меня мелькнула мысль, что Маршадо доставляет удовольствие вливать в меня яд своих умозаключений. Возможно, он бессознательно обвинял меня в том, что похождения его жены Сесиль и Дэвида получили огласку.

– Рассердиться на своего отца до такой степени, чтобы убить себя вместе с ним, это я еще могу понять, – вмешалась Соня. – Но посадить в тот же катер мать… Вам не кажется, что это чересчур?

Журналист ответил не сразу, теребя край панамы и с интересом и примесью самодовольства разглядывая Соню. Вероятно, он хотел выиграть время, чтобы отшлифовать свою реплику до блеска.

– Кто знает, может быть, Гортензия принимала участие в злодеянии, которое сбило с ног ее сына. Может, Андре принял это решение совместно со своей женой.

Боль + 1 час: под вечер я вернулась в Особняк Мадемуазель Марс.