Спальня, в которой мы вместе

Луи ввел свой член с точностью щеголя, надевшего перчатку на руку, стремясь прочувствовать каждое ощущение, которое он мог получить от постепенного погружения. Затем он углубился вперед, войдя в меня последним резким толчком, без всяких размышлений. Как он это делал в лимузине накануне, сначала довольствуясь тем, что подрагивал головкой своего члена в моих недрах. Каждый спазм стимулировал мою трепещущую плоть и пробуждал самые отдаленные уголки вагины.

Но вскоре он вновь оживился и начал входить и выходить из меня более уверенными, резкими толчками. Татуировка в виде листочка на его лобке впечатывалась между моими ягодицами каждый раз, когда Луи с силой входил в меня. Сегодня я уже не считаю, что эта поза пробуждает во мне животную сущность. Все, что она делает со мной, это заставляет забыть, кто я есть, чтобы быть лишь возбужденной плотью. Да, это так: мне нравилось отдаваться его самым безумным порывам.

Финальное ускорение вызвало настолько сильный прилив (чего я не испытывала никогда в жизни), что я больше не могла сдерживать пронзительный крик, который не прекращался все время, пока мы вместе испытывали одновременный оргазм.

Крик прощания с «Шармом». До свидания, беззаботность. Здравствуй, наша супружеская жизнь.

Я побаивалась возвращения на улицу Тур де Дам. Не хватало еще, чтобы мы там встретили Дэвида. Но нет, улица была пустынна в этот ранний солнечный вечерний час, и только мяуканье голодной Фелисите нарушило тишину и спокойствие данной минуты.

– Иди сюда, моя красавица! – прошептала я, беря на руки мурчащий пушистый комочек.

Дэвид, мой деверь, не давал знать о себе с того самого момента, как устроил мне ловушку в темной комнате «Шарма».

Я боялась его появления, но при этом, однако, горела желанием свести с ним счеты и за тот вечер, и за месть, которую он намеревался обрушить на своего брата. Но инструкции Жана-Марка Зерки, адвоката с напомаженными волосами, были строгие: если мы хотим сохранить преимущество над соперником, необходимо держаться от него на почтительном расстоянии. Он наш сосед, что, безусловно, усложняет задачу, поскольку избежать случайных встреч с ним в таком случае практически невозможно.

Мы с легкостью могли притворяться, что не знаем о существовании Дэвида, могли не произносить его имя вслух, но вычеркнуть его из жизни было не в наших силах. Все напоминало о нем, включая корреспонденцию, скопившуюся на входной стойке. Среди конвертов и рекламных листовок я увидела обложку и логотип «Экономиста», еще запечатанного в прозрачную пленку. Журнал Франсуа Маршадо выходил еженедельно по средам, однако подписчики получали его уже во вторник. Тот экземпляр, который я держала в руках, пришел сегодня утром, он был только что отпечатан и лежал под бандеролью. Увидев красный броский заголовок с текстом внизу на первой полосе, я едва не закричала от изумления:

«Барле: дневник избалованного ребенка».

Я разорвала упаковку и дрожащей рукой лихорадочно пролистала страницы до моей колонки, так нервничая, что случайно оторвала рекламный лист косметики для зрелой кожи, «лицом» которой была одна немолодая голливудская дива.

Отыскав наконец свой материал, разместившийся на целых трех страницах, с портретом Дэвида во весь разворот, я не знала, должна ли прыгать от радости и гордости или рычать от ярости. Эта статья была символом моего вхождения в «большую прессу», любой начинающий журналист в возрасте двадцати четырех лет рассматривал бы этот факт как посвящение. Однако, называя Дэвида своим именем, Маршадо нарушил наш уговор. Он осуществил маленькую личную месть за счет интересов Луи и моих тоже. Доказательством этого служила формулировка заголовка на первой странице: было сделано все, чтобы подпортить репутацию генеральному директору группы Барле в самый критический момент для его предприятия. «Дневник избалованного ребенка»! Это слишком расходилось с той нейтральной формулировкой, о которой Маршадо говорил мне. «Частная жизнь главы компании биржевых маклеров. Или что-нибудь в этом роде», – сказал он.

Единственной из наших договоренностей, которую Маршадо выполнил, было использование псевдонима – я выбрала его в качестве оскорбления, адресованного Дэвиду, но, ассоциируясь с фамилией Барле, он выдал меня с головой: Эмили Лебурде. Кто еще, кроме меня, мог знать эту фамилию, так тесно переплетенную с историей Дэвида, и кто еще мог располагать такими пикантными подробностями о личной жизни вспыльчивого владельца бизнеса?

– Что ты читаешь? – спросил Луи из другой комнаты.

– Да так, ничего… – уклонилась я от ответа. – Политические сплетни в «Экономисте».

Я ничего не сказала об этой пресловутой колонке, не сомневаясь в его реакции. Я закрыла еженедельник и спрятала его, зарыв под груду других журналов.

– Твоя любовь к этой кучке дряхлых политиканов, страдающих манией величия, всегда меня удивляла, дорогая.

Сказав так, он оставил меня и пошел заниматься делами. Но сообщение на автоответчике вновь всколыхнуло мои опасения и его бдительность: