Кирилл Латынин, одетый в свой лучший, подаренный Светкой французский кремовый свитер, с бьющимся сердцем поднялся по уже знакомой ему лестнице.
Собственно, и саму лестницу, да и все вокруг он воспринимал теперь как свое,
Скоро, очень скоро, здесь будет красоваться афиша и с его именем! Сейчас окончательно все решится, и жизнь его потечет, нет,
Сегодня он, Кирилл, станет полноправным членом этого славного сообщества талантливых, творческих людей, безоглядно посвятивших себя искусству.
Поднявшись на четвертый этаж, Кирилл увидел, что по коридору навстречу ему бесшумно двигается директор театра Роберт Константинович Меркун.
– Здрасьте! – любезно поздоровался Кирилл.
– Приветствую! – негромко откликнулся директор и, как показалось Кириллу, несколько удивленно взглянул на него сквозь очки.
Но, однако, больше ничего говорить не стал, на редкость беззвучно открыл массивную дверь своего кабинета и несколько поспешно скрылся за ней.
Кирилл в некотором недоумении проследовал дальше, дошел до кабинета Воробчука, остановился, постучал, приоткрыл дверь.
Помощник художественного руководителя сидел на своем рабочем месте, карандашом делал какие-то отметки в лежавшей перед ним рукописи.
Завидев его, Семен Игоревич приветственно махнул рукой с карандашом и, взглянув на часы, удовлетворенно кивнул.
– Пришли? – уточнил он.
– Ну да, – несколько смешался Кирилл.
– Хорошо, – одобрил Воробчук. – Эльвира Константиновна вас ждет.
И, предупреждая движение Кирилла в сторону кабинета худрука, добавил:
– У вас еще одиннадцать минут. Она сейчас смотрит первое действие. Посидите там в приемной, подождите. Да, вот еще что. – Он снова, как и в прошлый раз, таинственно понизил голос – Советую вам во время интервью держаться спокойно, уверенно, но без, знаете ли, этакой расхлябанности. Эльвира Константиновна терпеть этого не может.
– Какого интервью? – не понял Кирилл.
– Интервью перед приемом на работу, – уже громким, официальным голосом ответил Семен Игоревич и со значением завертел карандаш между пальцами.
Кирилл в нерешительности ждал.
– Ну все, вам пора! Идите,
– Ага, – не сразу ответил Кирилл, слегка обалдевший от этих быстрых перепадов, – обязательно.
И, уже закрывая дверь, спохватился:
– Спасибо вам.
В приемной художественного руководителя царила благоговейная тишина, нарушаемая только чрезмерно громким тиканьем стоящих в углу старинных часов. За столом восседала непонятного возраста крупногабаритная секретарша, над головой у которой висела большая, яркими красками исполненная картина. Эльвира Константиновна, на сей раз не в синем, а в малиновом костюме, сидела за режиссерским столиком, простирая перед собой руку на манер Медного всадника. Жест этот был обращен к стоявшим в живописных позах, одетых в костюмы девятнадцатого века актерам.
– Это Эльвира Константиновна восстанавливает «Живой труп», – любезно заметила секретарша, поймав заинтересованный взгляд посетителя. – А вы, наверное, Латынин?
– Ага, – кивнул Кирилл.
– А я Василиса Трофимовна, референт Эльвиры Константиновны. Слово «референт» при этом она произнесла через «э» оборотное, так что получилось немного необычно – «рэферент».
– Очень приятно, Кирилл, – в свою очередь представился он.
– Эльвира Константиновна сейчас поднимется. Она просила вас подождать в кабинете.
При этих словах референт выдвинула правый ящик стола, достала оттуда ключ, поднялась со стула и проследовала к запертой двери в конце приемной. Отперев дверь, за которой оказалась еще одна, она открыла и ее, после чего пригласительным жестом предложила Кириллу войти внутрь.
Он не без робости переступил заветный порог.
Кабинет художественного руководителя поражал своими размерами и яркими красками. Пол был покрыт мягким персидским ковром ядовитой желто-зеленой расцветки. На стенах висели бесчисленные дипломы, вымпелы советских времен и опять же фотографии, запечатлевшие Эльвиру Константиновну в разные торжественные моменты ее безудержной творческой жизни.
В левой части кабинета находился длинный, лакированный, очевидно предназначавшийся для деловых заседаний стол. В правой – стояли шкафы, сквозь стеклянные створки которых Кирилл разглядел многопредметный хрустальный сервиз, а также большой набор блестящей золотом хохломы. Еще на полках, умело размещенные между сервизом и хохломой, стояли книги, развернутые таким образом, что можно было увидеть дарственные надписи с размашистыми подписями, явно принадлежащими авторам данных произведений.