Спартак

– Хорошо, выслушай меня. Выступи завтра из лагеря за два или за три часа до полудня, выслав вперед из предосторожности разведчиков, и направляйся к Сипонту – чем ты рискуешь? Если я, допустим, предала тебя, в худшем случае ты очутишься перед всем войском Спартака. А разве ты не хотел бы вступить с ним в решительный бой? Что за беда, если я, допустим, солгала тебе и, вместо того чтобы встретиться только с Криксом, ты застанешь с ним вместе и Спартака?

Красс подумал еще немного, а затем сказал:

– Хорошо… Я верю тебе… вернее, хочу верить. Обещаю тебе, если все пойдет именно так, как ты ловко и умно задумала, я щедро вознагражу тебя, и еще большую награду ты получишь от сената, когда я сообщу о важных услугах, оказанных тобой ему и народу римскому.

– Что мне ваши награды! Что мне народ римский! – сказала гречанка возбужденным голосом, бросив на Красса злобный и презрительный взгляд; глаза ее блестели от негодования и гнева. – Я пришла предложить тебе победу, но не ради римлян и не ради тебя – это моя месть. Можешь ли ты понять эту божественную, невыразимую отраду, которую доставляет несчастье ненавистного врага? Его слезы, его кровь! Какое это упоенье, какой восторг! Лишь бы я смогла стать коленом на грудь умирающего Спартака среди погибших его сотоварищей, услышать его предсмертный хрип на поле, усеянном трупами! Что мне твои дары, что мне награда сената!

Эвтибида была бледна, глаза ее лихорадочно блестели, губы дрожали. Низким, мрачным голосом произносила она эти слова, в которых звучали ненависть и жажда крови; черты ее исказились, вид был ужасен; в Крассе она возбуждала почти что отвращение, по телу его пробежала дрожь, словно ему стало страшно.

Однако Красс, серьезно обеспокоенный исходом войны, решил не быть щепетильным в выборе средств, которые могли привести его к победе. Эвтибида вскочила на коня и тихонько выехала из римского лагеря; потом она пустила горячего коня крупной рысью и направилась в лагерь гладиаторов.

На рассвете Красс приказал сняться с лагеря и, выслав вперед пять тысяч конников, дал им указание осторожно продвигаться на расстоянии трех миль от колонны легионов и обследовать окрестности во избежание какой-нибудь неожиданной опасности или засады. Вскоре после восхода солнца он направился к Сипонту, передвигаясь медленно то ли во избежание ловушки, то ли не желая утомлять свое войско на случай внезапной встречи с врагом.

Между тем Спартак, снявшись с лагеря, направился с восемью легионами и кавалерией к Барлетте. Крикс со своими шестью легионами остался в Сипонте, и в окрестностях его пошел слух, что войско восставших из-за несогласий и споров между Спартаком и Криксом разделилось на две части: одна часть задумала напасть на римские легионы, расположившиеся лагерем близ Арп, а другая решила идти через Беневент на Рим.

Такая молва действительно распространилась, и об этом разведчики тотчас же доложили Крассу.

«Пока что сообщения Эвтибиды точны. Обмана нет, – подумал про себя предводитель римлян. – Это хорошее предзнаменование».

Так все и было в действительности.

На следующую ночь, в то время как войска Красса неподвижно и безмолвно стояли в засаде среди лесистых ущелий Гарганских гор, в четырех милях от Сипонта, Эвтибида мчалась во весь опор к Барлетте с приказом Крикса передать Спартаку, что неприятель вышел из Арп и попал в засаду и что Спартаку следует немедленно идти обратно к Сипонту.

Гречанка явилась к Спартаку, который скрывался со всеми своими легионами в зарослях, шедших вдоль дороги от Сипонта до Барлетты. Он с тревогой спросил ее:

– Ну как?

– Красс еще не двинулся из Арп. Хотя он и отправил разведчиков до самого Сипонта, но наши лазутчики сообщили Криксу, что римские легионы и не думают сниматься с лагеря.

– Клянусь богами, – воскликнул фракиец, – этот Красс умнее и хитрее, чем я предполагал!

Он задумался, затем, повернувшись к Эвтибиде, сказал:

– Вернись к Криксу и передай ему, чтобы он не снимался с лагеря, что бы ни случилось; если же явится Красс и нападет на него, то, как только начнется бой, пусть Крикс отправит ко мне трех контуберналов, одного за другим, с промежутками в четверть часа, чтобы предупредить меня: один из трех доедет, что бы ни случилось. Странно. Мне кажется, что это нежелание Красса воспользоваться благоприятным случаем разбить меня и Крикса по отдельности – дурное предзнаменование для нас. – И фракиец несколько раз провел рукой по лбу, как бы желая отогнать печальные мысли; затем он спросил Эвтибиду: – Сколько времени ехала ты из нашего лагеря сюда?

– Менее двух часов.

– Ты мчалась во весь опор?

– Посмотри, в каком состоянии мой конь.

Спартак опять задумался, потом сказал:

– И назад скачи во весь опор.

Эвтибида простилась со Спартаком и, повернув лошадь, помчалась галопом в направлении Сипонта.

Приехав туда, она сказала Криксу, что Спартак приказал ему двинуться из Сипонта к подошве горы Гарган и постараться занять там крепкую позицию.