Пока Эномай, укрывшись за баррикадами, которыми были перегорожены улицы, отражал яростный натиск римских легионеров, Спартак и его товарищи при помощи трех связанных между собой лестниц под прикрытием темноты взобрались на крепостной вал; затем с большим трудом, подвергаясь немалой опасности, они втащили лестницу наверх, приставили ее к наружной стороне стены и благополучно спустились вниз. Здесь они развязали все три лестницы, положили их одну на другую и перекинули через глубокий ров, наполненный водой и тиной, через который иначе не могли бы перейти. Сбросив лестницы в ров, они быстрым маршем двинулись напрямик через открытое поле, простиравшееся между двумя дорогами – Ателланской и Куманской.
Дойдя до железной решетки виллы Долабеллы, Спартак несколько раз позвонил; в ответ раздался лай собак, который разбудил задремавшего привратника, старого раба-фессалийца. Прикрывая левой рукой медный светильник, который он нес в правой руке, старик подошел к калитке, бормоча по-гречески:
– Вот нахалы, полуночники! Кто это шатается без спросу по ночам? Нет, погоди, я тебя жалеть не буду! Завтра же донесу управителю.
Старик подошел к самой калитке; за ним, оскалив клыки и неистово лая, бежали две молосские собаки.
– Да будет к тебе благосклонен Юпитер Олимпийский и пусть тебе всегда помогает Аполлон Пегасский, – сказал Спартак по-гречески. – Мы греки, рабы, такие же несчастные, как и ты. Мы бежали из Капуи. Открой поскорее, не вынуждай нас применять насилие, а то тебе придется плохо.
Легко себе представить, как перепугался старый фессалиец, услышав эти слова и увидев отряд измученных, странно вооруженных людей.
Застыв от ужаса, он стоял с поднятым вверх светильником и больше был похож на статую, чем на живого человека. После минутного молчания, прерываемого только лаем молосских собак, Спартак вывел старика из оцепенения своим мощным голосом:
– Ну что ж, во имя вековых лесов Оссы и Пелиона, решишься ли ты наконец открыть нам добровольно? Уймешь ли ты своих надоедливых псов? Или ты хочешь, чтобы мы взялись за топоры?
Эти слова положили конец колебаниям привратника. Он вытащил ключи и, отпирая калитку и отодвигая засов, покрикивал на собак:
– Замолчи, Пирр!.. Тихо, Алкид!.. Да помогут вам боги, мужественные люди!.. Сейчас отопру… Тише вы, проклятые… Располагайтесь, как вам будет удобно!.. Сейчас выйдет управитель… Он тоже грек… Очень достойный человек… Вы здесь найдете чем подкрепиться.
Как только гладиаторы вышли на главную аллею виллы, Спартак велел запереть калитку и поставил там стражу из пяти человек, затем в сопровождении остальных в несколько минут дошел до большой площадки, обсаженной деревьями различных пород и кустами душистых роз, миртов и можжевельника, которые росли перед виллой патриция Гнея Корнелия Долабеллы, уже ставшего консулом.
Здесь Спартак произвел смотр своим соратникам: всего в отряде было семьдесят восемь человек, включая и его самого.
Рудиарий на минуту задумался, опустил голову, затем, вздохнув, сказал стоявшему рядом с ним галлу, высокому юноше хрупкого телосложения, белолицему, рыжеволосому, с голубыми глазами, горевшими огнем отваги и энергии:
– Да, Борторикс!.. Если счастье будет сопутствовать нашей храбрости, то вот этот наш маленький отряд в семьдесят восемь человек сможет положить начало великой войне и благородному делу!..
И тут же добавил:
– История, к сожалению, судит о благородстве деяний по их удачному завершению. А впрочем, как знать, не оставлено ли на страницах истории этим семидесяти восьми место рядом с тремястами защитниками Фермопил? Кто знает!..
Прервав свои размышления, он распорядился поставить стражу у всех выходов, затем вызвал к себе управителя Долабеллы. Явился грек-управитель Теодофил, уроженец Эпира.
Спартак его успокоил, сказав, что на вилле они возьмут только пищу, некоторые необходимые им вещи, а также все оружие, которое здесь найдется; ни он, ни его товарищи не причинят никакого убытка хозяину виллы; не будет допущено ни воровства, ни грабежа. Спартак убедил управителя добровольно снабдить отряд всем, что ему понадобится, если хочет избежать насилия.