Спартак

Легко понять, как сильно был огорчен Спартак неожиданным результатом этого голосования; оно опрокидывало все его планы и отдаляло гладиаторов от цели их восстания — сокрушить тираническое владычество Рима Долго стоял он, мрачный, подавленный и безмолвный; наконец, подняв лицо, бледное и грустное, сказал с горькой, иронической улыбкой Криксу, Гранику и Арюриксу, которые стояли молча вокруг него:

— Клянусь богами Олимпа! Не много сторонников набрал я себе среди гладиаторов после стольких трудов и опасностей, перенесенных ради них!.. Ну, пусть… Клянусь Геркулесом!.. Очень хорошо!..

Потом, обращаясь к легионам, безмолвно ожидавшим решения, он сказал громким голосом:

— Хорошо, я подчиняюсь вашему решению: вы пойдете на Рим, но под начальством другого, так как я с этого момента отказываюсь от звания вашего верховного вождя, которое вы дважды мне давали и которое теперь прошу передать другому, более достойному, чем я.

— Нет… Ради богов! — закричал Ливии Грандений, самнит, начальник двенадцатого легиона. — Ты всегда будешь нашим верховным вождем, так как нет никого среди нас равного тебе!

— Спартак — верховный вождь!.. Спартак — верховный вождь! — закричали, как один человек, семьдесят тысяч гладиаторов, подымая высоко щиты.

— Нет, никогда!.. Я против похода на Рим и не желаю вести вас. Выберите одного из тех, которые уверены в победе.

— Ты — вождь!.. Ты — вождь!.. Спартак!.. Ты — вождь! — восклицали и повторяли тридцать или сорок тысяч голосов.

Когда шум стал утихать. Крикс подал знак, что хочет говорить.

— Здесь сто тысяч гладиаторов под оружием. Но даже если вас будет только сто, лишь один может и должен быть нашим полководцем… Только победитель под Аквинумом, под Фунди, Камеринумом, Нурсией и Мутиной может и должен быть нашим вождем!.. Да здравствует Спартак!

Страшный, оглушительный рев раздался по всей долине:

— Да здравствует Спартак!

Возмущенный фракиец делал все, чтобы спастись от настойчивых просьб своих друзей, но вынуждаемый всеми начальниками легионов, прежде всего Арвинием, Орцилом и Каем Гагоником, всеми военными трибунами, всеми центурионами, всеми деканами и всем войском, он сказал, явно растроганный этим блестящим доказательством любви и уважения со стороны своих, хотя и высказавших непокорность, товарищей.

— Вы этого хотите?.. Пусть будит так. Я согласен, ибо понимаю, что избрание другого вместо меня приведет вас неминуемо к кровавым внутренним столкновениям; я согласен сражаться рядом с вами и умереть впереди ваших рядов.

И в то время как все его благодарили и иные целовали его одежду, руки, превознося его доблесть и заслуги, он прибавил с очень печальной улыбкой:

— Я не сказал, что обещаю вести вас к победе: в этой необдуманной войне я не очень надеюсь на успех. Во всяком случае, пойдем походом на Рим. Завтра мы выступим в Бононию.

Таким образом Спартак был вынужден взяться за дело, которое он считал неосуществимым, и на следующий день, снявшись с лагеря, армия двинулась через Бононию к Ариминуму.

Однако это была уже не прежняя армия. Ослабление дисциплины у неповиновение стали замечаться в рядах гладиаторов. Это войско, столь грозное, одержавшее под руководством Спартака столько блестящих побед, начало разлагаться и ослабевать под влиянием страсти к грабежу То один легион, то другой, то сразу несколько нападали на города, через которые шло войско, и грабили их. Это приносило двоякий вред: стройные гладиаторские легионы превращались в распущенные орды разбойников, возбуждали ропот и проклятия у подвергавшегося насилиям населения; кроме того постоянные остановки замедляли быстроту хода, в которой до сих пор главным образом заключался секрет побед Спартака.

Спартак старался помешать этому, но безуспешно. Сперва он сердился, ругал и осыпал бранью тринадцатый легион, которым командовал Кай Ганник, первый подавший пример грабежа. Но он добился лишь уменьшения зла, полностью ликвидировать грабежи ему не удалось: через два дня пятый и шестой легионы, которые шли в хвосте колонны, пока он двигался на Фавенцию, вошли в Имолу и разграбили ее. Фракиец должен был вместе с Криксом и тремя фракийскими легионами вернуться с дороги для того, чтобы укротить грабителей.

Тем временем в Рим дошли известия о поражении обоих консулов и претора Галлии Цизальпийской. Поднялись переполох и смятение Скоро ужас народа и Сената усилился вестью о принятом гладиаторами решении идти на Рим.

Комиции для выборов консулов на следующий год еще не собирались, и после поражений, понесенных Лентулом и Геллием, сильно уменьшилось число кандидатов, добивавшихся избрания на эту высокую должность. Тем не менее именно эти поражения и побудили Кая Анфидия Ореста просить консульства. Он говорил, что нельзя вменить ему в чину поражения при Фунди, где он с малыми силами был разбит Спартаком, раз обоих консулов с шестьюдесятью тысячами человек постигла та же участь. Сражения под Камеринумом и Нурсией, по его словам, являются оправданием, ибо, говорил он, поражение при Фунди было менее сокрушительным для римлян, чем поражения под Камеринумом и Нурсией.