Спартак. Бунт непокорных

Я усмехнулся. Спартак как-то уже поверил пирату Аксиосу, отдал ему наше золото и добычу и потерял Пития.

— Я думал, что Аполлония, Иаир и Посидион дороги тебе, а ты доверил их жизни легату Красса!

Он опустил голову.

— Я доверяю богам. Они не обманывают меня. Я не прошу у них победы, я прошу только, чтобы у людей сохранилось воспоминание о том, что мы делали, на что надеялись, о чем мечтали. Посидион, Иаир и Аполлония расскажут об этом. Легат знает, что, передав нашу историю людям, он станет равным грекам: его никогда не забудут.

Он остановился и посмотрел мне в лицо.

— Я не требую от богов многого и отдам им жизнь без всякого сожаления… Но римляне дорого за нее заплатят! — продолжал он, заметив мое замешательство. — Я хочу, чтобы кто-нибудь из нас, — например, ты, Курий, — избежал смерти. Для этого нам нужно выбраться из этой ловушки, покинуть полуостров, перебраться через ров и частокол.

— Ты перебрался через них, Иаир, — сказал Курий, продолжая свой рассказ. — Я видел, как римляне сбросили вам лестницу и веревку, а затем подняли вас. А мы прошли так, что нас даже не заметили, хотя частокол был выше роста двух мужчин, а ров был шириной в пять шагов и глубиной — в три.

Курий говорил, пригнув голову, шагая из стороны в сторону по хижине с низким потолком, с которого свисали мешки и какие-то орудия.

— Легионы Красса сидели в засаде. Они ждали, когда мы предпримем попытку пробиться. Каждый день рабы окружали Спартака, упрекали в том, что мы сидим сложа руки. Нужно было пересечь ров и повалить частокол. Они кричали: «Лучше умереть с оружием в руках, в битве, место и время которой мы выберем сами, чем сгнить здесь. Легионы атакуют нас, голодных, замерзших, неспособных защититься, а у нас даже не будет сил встать на колени. Они затопчут нас, а может, сожгут заживо».

Спартак молча слушал. Видимо, он отказался от мысли заставить их подчиняться порядку и соблюдать дисциплину. Наша когорта, которая недолгое время походила на армию, снова превратилась в стадо.

Фракиец пытался удержать их, объясняя, что нужно подождать, пока не пойдет такой сильный снег, что видимость будет не больше, чем на один шаг. Тогда можно засыпать ров и взобраться на верх частокола. Мы застанем часовых врасплох и убьем их. Тогда большая часть войска пройдет, и мы спустимся к берегу, где не так холодно и есть пища, поскольку ни один из небольших портов не был разграблен.

Вот что предлагал Спартак, но все это было отвергнуто с недовольными возгласами и нетерпеливыми криками. Толпа отказалась подчиняться Спартаку.

Однажды утром, когда небо было чистым, а земля высушена морозом, несколько тысяч человек бросились в атаку, прыгая в ров, взбираясь на частокол.

Я хотел присоединиться к ним, но Спартак удержал меня. Он был уверен, что все погибнут.

— Следи, чтобы твои люди оставались с тобой, — сказал он мне. — Не позволяй им ввязаться в это дело. Нам предстоит настоящее сражение. Я хочу, чтобы ты участвовал в нем.

Я сидел рядом с ним перед костром, и мои люди присоединились к нам.

Мы слышали крики, барабанную дробь, а затем наступила тишина. Солнце внезапно скрылось за черными низкими облаками, повисшими над верхушками сосен и буков. Наступила ночь, а мы так и не увидели ни одного из тех, что утром напали на римлян. Затем пошел сильный снег.

Спартак выпрямился.

— Этой ночью мы выберемся из ловушки Красса, — сказал он. — Римляне не ожидают, что после такой резни мы попытаемся бежать. Но снег — это сигнал, который нам дают боги.

Ночь была такой темной, что мы держались плечом к плечу, чтобы не сбиться с дороги.

Мы зарезали тех немногих вьючных животных, которые у нас еще оставались, и скинули их в ров, уже наполовину заполненный телами сражавшихся утром. Мы убили пленных, накрыли тела ветками и по ним перешли ров, а затем преодолели и частокол, убив караульных, заснувших после сражения и свернувшихся на снегу.

Спартак прошел первым, но ждал у частокола до тех пор, пока через него не перелез последний из нас.

Снег, подарок богов, окутывал плотной пеленой наши тела и приглушал шаги.

58

Я, Гай Фуск Салинатор, был легатом Лициния Красса и сообщить плохую новость проконсулу пришлось мне.

Центурионы, которые вместе со мной обыскивали склоны горы, тщетно стараясь отыскать следы Спартака и его отрядов, отступили, и я один вошел в палатку проконсула.

Он дремал, опустив подбородок на грудь, но его застывшее лицо казалось еще более жестоким. Губы его сложились в горькую усмешку. Глубокая морщина пересекала лоб. Толстые руки покоились на коленях. Меч лежал на низком столе, справа от кожаного кресла, в котором сидел Красс, завернувшись в длинный широкий плащ с красной каймой.

Я вспомнил о легате Муммии, который, стоя на коленях в день казни каждого десятого, предложил свою смерть проконсулу, унизившему его.

Я несколько раз кашлянул.

Красс выпрямился и тотчас же схватил меч. Его пальцы разжались, когда он узнал меня. Он смотрел на меня удивленно, без благосклонности, его глаза искали мой взгляд.

— Ну, что ты мне скажешь, Фуск Салинатор?