Спасатель

– Ох, судьбинушка моя, через пень-колоду. – Переполненный жалости к самому себе, я так горестно вздохнул, что не только барышня и малыш посмотрели удивленно, но и покрытые шрамами ветераны округлили глаза. Они, конечно, решили, что мое огорчение вызвано неминучим разорением Городца татарами, но были не правы. Только теперь я понял, почему так много спасателей пропадает в прошлом. Наверняка накуролесили чего-нибудь, вот и остаются исправлять содеянное.

Часть III

Заря только начала робко разгораться, намекая о скором появлении солнца, но козельский наместник и воевода Борис Медлило уже стоял на верхнем ярусе стрельницы, высившейся над отвесным обрывом. Древние строители мудро расположили детинец на высоком мысу, так что его охраняли не только валы со стенами, но и отвесные кручи. Покрытая снегом река, надежнее любого рва огораживающая город, белела в двадцати с лишком саженях внизу.

С такой немыслимой высоты открывался чудесный вид, но на башню наместник залез не для любования окрестностями и не с целью астрономических наблюдений. Единственное, что его сейчас волновало – судьба Городца. Глаза боярина уже не так хорошо различали буквы на пергаменте, что уже давало повод злопыхателям утверждать о неграмотности Бориса Олферича, но дальнее, напротив, различалось отчетливее, чем в юности. Однако ни сигнального дыма, ни густых черных клубов от пожарища, со стороны Городца было не видать. Однако точно известно, что где-то там бродят поганые.

Моавитян Борис ожидал всю зиму. С некоторой опаской, ведь и дед и прадед нонешнего князя погибли в битве с ними, а сам Борис тогда спасся лишь чудом. Но вместе с тем, и с некоторым нетерпением, желая отомстить татарам. Не только за своих другов, не вернувшихся с роковой сечи, но и за свой тогдашний страх и бессилие. В том роковом сражении у Калки ему даже не довелось преломить копье или скрестить меч с иноземцами. Едва козельская дружина построилась, готовясь отразить вражеский натиск, как отступающие, вернее, бегущие в диком ужасе половцы налетели на русский полк, расстроив ряды всадников и потоптав пешцев. О дальнейшем ходе битвы Борис старался не вспоминать, но желание поквитаться с ворогом с годами не угасало.

А еще лелеял наместник мечту, о которой ни разу даже духовнику не сказал, впрочем, и не почитая ее за грех гордыни. Все было у Бориса Олферыча – и сундуки с серебром, и почет от козлян, и уважение черниговского князя, и преданная дружина. Не хватало честолюбивому боярину только ратной славы. Ну сидит он в крепости, ну копит богатства. А вот хотелось бы, чтобы ценили его не только за умение подобрать честных и хватких тиунов, расставить мытников да с ремесленниками договориться по-хорошему, чтобы и уроков они достаточно сделали, и в обиде не остались. Разве этим будут потомки до седьмого колена гордиться да песни гусляры петь? Сгинь он на Калке, так хоть остался бы в памяти как герой, навроде Алеши Поповича.