Спасатель

Пока парень пел, смотрели на него с нежностью, любя этого паренька вместе с его гитарой, вместе с длинной декабрьской ночью, вместе со своими хорошими мечтами о том, чего ещё нет, что только ещё будет впереди: за песней, за морем, на причале. «Хороший паренёк – чего делить? Один причал», – подобрел Витька Юдин… Собственная жизнь ему в такие моменты казалась ласковой. Как хорошо им с сестрёнкой жилось в детдоме в бухте Светлой… Светлые комнаты, светлые окна, за ними светлое море…

– Придём в порт – вместе гульнём, ребята! – потянулся с рюмкой к бармену Лёха.

– С меня довольно! – отказался Славик, чиркнул спичкой о джинсы, поднёс Августе прикурить.

– А я выпью, – сказала она с вызовом.

Вылила коньяк из большого стаканчика в рот, не закусила, а сжала губы и глядит на всех по очереди, а глаза её чернеют, становятся большими и влажными.

– О-ох, – Надя удивилась и отвернулась, прислонясь к холодному иллюминатору щекой, будто хотела остудить себя, слушая, как снег, точно крыльями, бьёт в толстое стекло.

– Ещё! – приказала Августа.

Бармен налил стаканчик до краёв. Августа выпила. И опять без закуски.

– По-ов-торить! – сказала она залихватски.

Теперь никто (и Славик) не хотел продолжения, Витька Юдин сказал резко:

– Тебе, наверное, хватит.

– Моё дело! – возмутилась женщина. – Я сейчас танцевать выйду! Музыку! – Августа вышла на середину каюты.

Славик заиграл, рука дрожала на одной струне. Он не знал, что исполнять для этой бабы. Захлёбываясь полилось: «Светит месяц…»

Августа волосами тряхнула, плечами повела.

– Фу, жара! – туфли скинула.

– Молодец! – захлопал в ладоши Лёха: – Давай, давай!

И Надя зааплодировала, но не так смело.

Хорошо пошла Августа… Да, разве в каюте разойдёшься? Витька Юдин расслабленно подумал: «И чего я останавливал? Пусть пьёт, пусть пляшет…»

Августа плясала. Кофту, расстегнув, сбросила. Лёха хохотнул: на груди у женщины оказалась прозрачная полоска из кружев – вот и всё бельё…

– Ну, уж, н-нет, – сказала Надя.

Лёха наклонился к ней, зашептал: будет любить её прямо с этого вечера. Девочка в ответ пожаловалась шёпотом: её, мол, предал друг, ушёл к другой:

– По-то-му-то я и завер-завербовалась на этот Шикотан, – пьяно пояснила она.

Парень сказал привычно:

– Не реви, я на тебе женюсь.

Августа уже не плясала, она просто дёргала молнию на юбке, наконец, юбка свалилась.

Славик играл на одной струне.

– А ну, перестань! – сказал Витька Юдин.

Но бармен-гитарист не останавливал своё трень-брень, хотя обращались к нему, а не к женщине, вполне невменяемой. Кивнув на Августу, снимавшую лифчик, Славик продолжал аккомпанировать. Застёжку заело, но лицо у Августы было уверенным: снимет всё…

– Пойдём ко мне в каюту, здесь шумно, – сказал Лёха.

– Шумно! Здесь не шумно, здесь какой-то вертеп! – гневно, но не очень трезво воскликнула Надя, впервые в жизни хватанувшая так много спиртного, доверив Лёхе нести свою дорожную сумку.

Качало. Сразу стало бросать от одной до другой стены длинного коридора, по которому они шли. Лёха стал поддерживать Надю под руку, соглашаясь с ней, мол, и ему не понравился «этот развратный танец». Они поднимались трапами, Надя не отклонила поддержку этого незнакомого человека. Какая сильная качка: перед глазами медные полоски ступенек… наплывали одна на другую. Надя вспомнила парня, которого совершенно зря любила… От этого воспоминания у неё так закружилась голова, что вдруг она куда-то стала проваливаться и падать. Опомнилась Надя на постели от ужасной боли, услышав вопрос, который, как она считала, ей никто не станет задавать:

– Так ты девушкой… была?..