Спаси и защити!

— Все того же — непонимания и нечувствия. Много же есть молитв, на всякую беду да ко всякому святому. Ум неискушенный глянет и решит, что это вроде таблеточек — та от головы, а эта от живота. Хуже нет молитвой, как рецептом пользоваться. Такие Спаса только гневают.

— Почему же гневают, если молитва сотворена святым старцем?

— Оттого гневают, что старец святой в порыве чувства молитвенного, возвышенного те слова создал. А человек расчетливо пользует. Так и в церковь мы ходим: тому свечку за то, тому за это… Получается, что в храме мы базар устраиваем и сами такие же торгующиеся, как те, кого Христос изгонял из дома Отца его.

— Но ведь люди в основном и молятся только потому, что им от Бога что-то надо.

— А потом удивляются, что Господь их не слышит. Или сделает так, как они просят, а выходит еще хуже, чем было у них до этого.

— Но что же им делать?

— На волю Божью уповать. Но я сейчас с тобой не про всех людей говорю, а про тебя. Мне Спасом не заповедано было всех людей учить Слову его. Ежели ты поймешь — через тебя и людям Знание принесено может быть.

— Хорошо, а мне что делать тогда?

— Тебе вот как раз и надо вникать в Слово Божие именно в те моменты, когда ничего тебе не надо от Него, когда душа твоя в соответствии находится со всем остальным миром. Тогда-то и начинай потихоньку в молитву вникать, ничего от Него не прося и не жалуясь. Ну, а какую молитву выбрать, то ты решить сама должна.

— Просто листать молитвенники и выбирать, что нравится?

— Молитвенники оставь пока. Молитвословом пользоваться еще уметь надо. Начни с Псалтири. Давид-песнопевец, псалмы сотворивший, не просто молитвы творил, он песни пел для Господа своего возлюбленного, песни любви, песни восторга, песни благодарности. Они и сотворены были в радости или в печали. Давид от Бога был псалмопевец, мастер, оттого творения его художеством были, Словом творческим, могущим сердца отмыкать. Через эти песни ты к пониманию придешь, в каком состоянии к Богу обращаться надо, какие Слова его достойны. Еще поймешь, что молитва — то стрела обоюдоострая, которая в двух направлениях летит: к Спасу и к сердцу твоему. На самом-то деле в одном, ибо Спас у тебя в сердце живет, в самых его глубинах, но то оставим пока. Только пойми одно сейчас: молитва — это ниточка от тебя к Спасу и от Спаса к тебе. Она как посох, который ты, сидя в яме глубокой и не имея возможности выбраться оттуда самостоятельно, протягиваешь Спасителю, чтобы он взялся за этот посох и поднял тебя со дна к Себе. Вот псалтирь для тебя таким посохом и станет. Будешь читать со спокойным умом и внимательным сердцем — сразу почувствуешь, как ниточка эта от тебя к Спасителю тянется.

Вечером наставница дала мне Псалтирь, усадила под Стодарником и велела вдумчиво читать первую кафисму. Сама ушла в гости к Федору и Ирине.

Я стала искать нужную страницу, листая высказывания святых отцов о Псалтири. Взгляд упал на строчку «Псалом и из каменного сердца источает слезы». Я тут же вспомнила родничок-аксай, текущий из белых камней в степи. С этим образом в сердце я и подошла к первой кафисме.

Я прочитала кафисму раз, и два, путаясь в малознакомых словах и не очень понимая, о чем это. Я читала очень внимательно и старалась быть честной с собой, но ниточка к Спасу никак не протягивалась. Я уже хотела начать читать и в третий раз, но тут вспомнила слова наставницы о том, что прежде чем обращаться к Спасу с молитвенным словом, надо принести Ему свое покаяние. Я закрыла глаза, глубоко вздохнула и попросила прощения у Него за свои прегрешения, а пуще всего за то, что мое каменное сердце никак не хочет под воздействием псалмов «источать слезы». Мне тут же стало легче: я честно призналась себе и Ему, что в сердце у меня — камень, и я не в силах управлять им. Я снова начала читать:

Блажен муж, иже не идет на совет нечестивых, и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе, но в законе Господне воля его, и в законе Его поучится день и нощь. И будет яко древо насажденное при исходище вод…

В этот раз псалмы глубоко тронули меня, а слова, которые я не могла понять, звучали просто как музыка, как аккорд к основной мелодии, которую я слышала прекрасно. Я вдруг услышала за этими печатными буквами — Слово, которое изверглось из груди древнего псалмопевца. Глаза мои увлажнились, читать стало трудно, буквы расплывались, но они уже были неважны: я читала не физическим, а каким-то другим, внутренним, духовным взором. Первая упавшая слеза стала началом целого потока слез, и, когда Домна Федоровна вернулась ко мне, я сидела с полностью зареванным лицом.

Она сказала:

— Ну, вижу прочитала как надо. Давай теперь снова читать, только уже вдвоем.

Совместное прочтение восьми псалмов меня успокоило, я опять вернулась в прежнее состояние ясного спокойствия и осознания.