Спаси и защити!

Дыхание мое стало прерывистым и частым, я уже не успевала произнести целую молитву на выдохе, теперь на вдох и выдох у меня получалось по слову. Одновременно меня с бешеной скоростью уносило в темную воронку, сердце обрушивалось и неслось в пропасть, словно летел под откос скорый поезд, сошедший с рельсов на полном ходу. Я уже решила, что от этого нечеловеческого напряжения оторвется в сердце какой-нибудь сосуд, и я, как терпящий крушение поезд, упаду под откос жизни… Но тут падение начало замедляться, и вот я уже не падаю, а лечу, и уже не лечу, а парю над пропастью, нет — над ущельем, где-то в глубине которого брезжит туманный свет. Я глянула вниз; свет приближался, захватывая меня в свое сияние. Он становился все ярче и ярче и, наконец, стал таким сильным, таким всепроницающим и всепоглощающим, что пронизал и поглотил не только мое тело, но и мысли и чувства… Это не был огонь, это не был солнечный свет, это не была атомная вспышка, это вообще не был свет, который мы привыкли видеть в жизни. Когда уже потом, после всего, я искала образ, с которым можно было бы сравнить этот свет, я не могла подобрать ничего схожего; разве что сравнить его с миллионкратно умноженным сиянием, какое порой исходит от края зеркала, когда попадет на него рефлекс от солнечного луча? Это был и свет, и радуга, и триллионы зеркально сверкающих искринок, и чистота, и прозрачность, и жжение пламени… В потоке этого света я находилась до тех пор, пока горница не осветилась лучами рассветного солнца. И тут я заметила странную вещь: у меня появилась как бы вторая пара глаз. Одни глаза — привычные, человеческие — видели рассвет и горницу, и мебель в ней, и сидящую неподвижно рядом со мной наставницу. Все это было обычным, домашним, близким. Другие глаза видели то же самое, но как бы сквозь призму того Света, и, преломляясь в нем, картинка была уже совсем иная. Все вокруг было точно соткано из серебристо-серой прозрачной субстанции, напоминающей мираж или полуденное марево. От этой невероятной картины меня кинуло в жар, я вскочила с лавки и бросилась вон из хаты. Я бежала со двора в сад, из сада в степь, и все вокруг — и сад, и степь — было таким же миражно-серым. Я глянула на солнце (поднявшееся уже довольно высоко) — и солнце показалось мне серым и совсем не слепящим. Внутренний Свет, который все еще владел мной, был столь ярким, столь сильным, что в его блеске весь остальной мир словно выцвел…

Я бродила по степи несколько часов, пока Свет не истаял во мне и мир не обрел привычные краски. Тогда я обнаружила, что заблудилась, и не знаю, куда идти. Но это открытие вызвало у меня не страх, а веселье. Я шла наобум и громко смеялась, сама не зная чему; вдалеке показался силуэт человека на лошади. Он подъехал ближе, это был Алексей Петрович. Ни слова не говоря, он подал мне руку, правой ногой я уперлась в стремя и, опираясь на мощную ладонь казака, взлетела вверх и уселась позади седла. Этот ловко удавшийся трюк (который для меня в обычном состоянии был бы невозможен) вызвал у меня новый взрыв веселья. Так я и смеялась все время, пока мы ехали домой.

Вечером силы оставили меня, я расслабленно валялась в постели, уставившись в крышу (потолка в моей комнате не было). Мною владело вселенское равнодушие, в теле не было сил, в сердце чувств, в голове мыслей.

Дверь неслышно отворилась, вошла целительница. Перекрестившись на икону Божьей Матери, она села рядом со мной и взяла меня за обе руки. Через мгновение мне стало легче, я обрела способность думать. Осторожно она начала меня расспрашивать о пережитом и увиденном. Я рассказала ей все в подробностях; от воспоминаний меня вновь охватил восторг. Но наставница, хлопнув ладонью по моему лбу, быстро привела меня в спокойное состояние.

— Тем, что пережила ты, донюшка, не гордись. Это тебе малый от Спаса подарок, вроде задел на будущее. Более ты такое вряд ли когда пережить сподобишься, и оно, в общем, неплохо: переживания такие душе неподготовленной ни к чему.

— А что за Свет был со мной? — это волновало меня больше всего.

Точно не скажу, — ответила целительница и как-то нахмурилась. — Думается мне, что был с тобой не полный свет, а крохотный лучик, краешек сияния Божьего, Света Преображенского, что зовут еще Фаворским. Это Свет Духа, и он в действительности ярче солнца, ярче всех звезд вселенной. Несотворенный, изначальный, божественный. Я тебе не могу сказать определенно, потому что в жизни такого сама не видала, только читала да слышала. Может, и не он это был.

— Почему нет?