Спаси и защити!

Захлебываясь, я допила вино и тут же почувствовала тяжелое животное опьянение. Кровь бросилась в голову, влилась под кожу и начала громко пульсировать на лбу, на щеках, на губах. "Надо закусить, а то упаду" — подумала я и принялась истово есть. Кушанья показались мне божественно вкусными; ей-богу, ничего подобного я еще не пробовала здесь, а ведь мне казалось, что готовить вкуснее, чем Домна Федоровна, просто невозможно! Я сама не заметила, как опустошила тарелку… Зато это заметила хозяйка и опять наложила мне крупных, сочащихся жиром, кусков. Я обильно полила их чесночным соусом, при этом меня невероятно насмешило, как дрожит в моей нетвердой руке белый фаянсовый соусник. Веселое настроение владело и хозяевами: разливая по второй, Алексей Петрович рассказал такой смачный и двусмысленный анекдот, что мы с Иринкой дружно покраснели и прыснули со смеху; без смущения рассмеялась Домна Федоровна, громко загоготали Алексей Петрович с Федором. После третьей чаши (невесть каким образом все-таки вместившейся в меня) анекдоты, веселые истории в духе народных запретных сказок посыпались как из рога изобилия. В выражениях хозяева не стеснялись, слушая их, я хохотала от души; только раз летучей паутинкой промелькнула мысль: как хорошо, что я пьяна — на трезвую голову мои уши от всего этого вмиг завяли бы и свернулись как сухой табачный лист. Наевшись, напишись, насмеявшись так, что заболели скулы, я ушла спать. Повалилась в постель и мгновенно уснула, но уже через час проснулась от ощущения, что сердце выколачивает бешеную лезгинку где-то внутри живота. Покачиваясь, я вышла во двор. Дурноты не было, но вместе с тем состояние мое было очень далеко от того ясного, трезвого и рассудительного покоя, в котором я привыкла находиться. Меня как будто вела какая-то плотная волна, насыщенная тяжелой земной силой. Это было даже приятно, хотя и необычно. Эта волна увлекла меня через сад, в степь, на простор; там я нашла клочок сена и распласталась на нем, придавленная к земле многократно увеличившимся вдруг притяжением (будто маленькая планета наша внезапно выросла до размеров Сатурна). На меня, как гора текучих одеял, наплывали токи, земля кружилась под звездами в пьяном экстатическом танце; придавленная к ней, я кружилась тоже. Это было странно, весело и волшебно. Незаметно я почувствовала, что земля затягивает меня, всасывает в себя, и я, как семя, погружаюсь в рыхлую влажную земную массу. Хотя я все так же хорошо видела высоко над собой стремительный хоровод звезд, меня не покидала уверенность в том, что я все глубже и глубже погружаюсь в землю, как в могилу, и скоро она сомкнется надо мной. Это не пугало меня, больше того — я хотела быть похороненной именно сейчас, именно здесь, в этой степи, в этой щедрой донской земле, стать частью ее. Чтобы ни одна капля страха не разрушила мое блаженное состояние, я закрыла глаза и в тот же миг почувствовала, как земля покрыла меня. Я доверилась ее тяжелым объятиям и растворилась в ней. Я чувствовала, как тяжко и влажно дышит земля, выдыхая в степь животворный пар, я слышала, как наливаются земными соками корни трав и кустарников, как торопливо сопят в норах кроты и мыши, как прогрызают ходы земляные черви, пропуская через себя землю и выбрасывая клейкие комочки прямо мне в лицо. Эта пожирающая, перерабатывающая, растущая и рождающая симфония земли проносилась сквозь меня, с силой кидала в меня звуки, запахи, ощущения — комками, связками, охапками. «Как в помойку, — думалось мне, — как в выгребную яму». Я вспомнила, как утром чистили «подпол» и мне стало смешно и понятно.

— Ну конечно! — вслух расхохоталась я. — Переработка! Умереть, сгнить, раствориться! И опять прорасти!

— Верно, доня, — раздался спокойный голос знахарки. — Видать, наука тебе впрок идет.

Я открыла глаза и зажмурилась от восходящего солнца, которое светило мне прямо в лицо. Рядом со мной сидела знахарка.

— Как вы меня нашли? Это все специально вы устроили — и машину с ассенизаторами, и пир горой, и напоили меня? — я стремительно поднялась и уселась рядом с ней. От резкого движения у меня слегка закружилась голова.

— Не обиделась, доня? — спросила наставница, и сама же ответила на свой вопрос. — Не обиделась, вижу. Умница.

Она приобняла меня и поцеловала в лоб.

— Холодная, — промолвила ворожея, — ровно землица.

Она взяла мои руки и стала их активно растирать. Затем точно так же растерла щеки. У меня перестала кружиться голова, от вчерашнего опьянения не осталось и воспоминания.