Спасите наши души

Литтл внимательно посмотрел на парнишку:

— А что еще он знает?

— Он будет выполнять ваши приказы.

— Очень жаль, генерал, но этого недостаточно. Мои люди прошли тщательный отбор, их обстоятельно готовили, им известно об операции все в мельчайших подробностях. Это испытанные профессионалы, лучшие в мире. Операция должна быть проведена безукоризненно, и нельзя доверить часть ответственности юнцу, который прибыл в последний момент и не способен ни на что, кроме как «выполнять приказы».

— Вам здесь не обойтись без проводника, — сказал Попович.

Глаза молодого человека смеялись. Славное лицо, сказал себе Старр, одно из тех мужественных, серьезных лиц, что встречаются на Балканах. У юноши были черные вьющиеся волосы, суровые черты и уверенная улыбка человека, который еще ни разу не проверил себя в настоящем испытании. Он уже снял электронный комбинезон с тела Лавро и натягивал его на себя. Тот был ему впору: окровавленные дырочки оказались как раз на уровне сердца.

— Отлично, — произнес он по-английски, закончив одеваться.

На лице Литтла обозначилось ледяное осуждение.

— Импровизация, — сказал он. — В нашем деле это недопустимо. Мне необходимо подтверждение из главного штаба.

— Невозможно. Нет времени.

У югославского генерала был разъяренный вид.

— Ответственность я беру на себя, — сказал он. — Он бывал там много раз. Говорит по-албански. Его мать — албанка. Это мой сын.

— Очень хорошо, — кивнул Литтл. — Хоть какая-то польза от него будет: его убьют первым. Это сократит наши потери!

Он сухо отдал честь Поповичу и указал тростью на горизонт:

— Хорошо, двинулись!

— Окажите мне любезность, майор, — сказал ему Старр, когда они тронулись в путь. — Я желал бы услышать, как вы иногда, чисто по дружбе или из учтивости, говорите «о’кей» вместо «очень хорошо» или «right». Знаете ли вы, кто когда-то идеально играл роль настоящего английского джентльмена на экране и на сцене?

— Настоящего английского джентльмена на экране и на сцене не существует, — заявил Литтл. — Там одни лицедеи. Одно с другим несовместимо.

— Лесли Ховард[41], венгерский еврей. А вы сами, откуда вы, черт побери, родом, раз так хорошо изображаете англичанина? Отец ирландец, мать румынка?

Впервые с тех пор, как они познакомились, на лице Литтла мелькнула тень улыбки.

— О’кей, — сказал он, — двинулись!

Больше трех часов они карабкались по скалам — на сей раз это было настоящее восхождение. Если горные козы когда-то и жили здесь, то они, наверное, перемерли с голоду еще сотню тысяч лет назад, подумал Старр. Величественный хаос, геологическая глушь. Им нужно было пересечь еще две долины и два хребта, причем последний — ночью, дабы не натолкнуться на албанские передовые посты. Свет был резким, воздух пах раскаленным камнем; под ногами не было ни метра гладкой поверхности, и с грузом на спине они чувствовали себя неуклюжими и словно чужими в собственном теле, стараясь свыкнуться с тяжестью и раз за разом снова обрести равновесие.

В полдень они достигли вершины хребта Горо и стали ждать сумерек.

Их звуковая аппаратура и новый инфракрасный «глаз», усовершенствованный со времен войны во Вьетнаме, обеспечивали максимум безопасности при движении в темноте. Они могли рассмотреть каждую деталь в радиусе километра. Ночь была красной: красными были горы, небо и луна. Они также слышали все в радиусе двух километров. Во время тренировок в Англии приборы доносили до них каждый вздох пары, занимавшейся любовью в полутора милях в лесу. Через слуховой аппарат их собственные шаги звучали оглушительным грохотом; покатившийся камень, свист сурка в долине, стрекот насекомого внезапно обретали гремучую ясность. Природа открывалась им в своих самых тайных проявлениях. В их недостаточно натренированных ушах это зачастую звучало как безумная музыка, симфония страха, без мелодии и смысла. В какой-то момент они услышали душераздирающие стоны, будто какой-то гигантский ребенок, застрявший с доисторических времен в темной складке земли, вдруг испустил дух. Но оказалось — в гнезде закричал орленок, которому приснился дурной сон. Когда они сделали остановку, чтобы свериться с картой — в двух километрах восточнее находились передовой албанский пост и патрули, — до них вдруг донеслась череда ужасных вздохов, а затем словно сама земля принялась визжать и рычать.

— Это смеется албанский часовой, — пояснил им Литтл. — Приборы слишком чувствительные.

Старр уменьшил чувствительность, и смех превратился в человеческий.

Они продолжили свой путь под звездами — те, казалось, плавали на поверхности красного океана, как россыпь водяных цветов, склонившихся над затонувшим миром, по каменистому дну которого, незнамо каким образом, ступали эти восемь бессмертных утопленников.

XXII