На протяжении следующих дней мудрецы горячо обсуждали вопрос о возвращении его останков. Одни считали, что А’а сам пошел на непомерный риск, прекрасно зная, чем это грозит, и его тело должно остаться на Земле, другие напоминали, что он великий атамидский мыслитель – возможно, величайший – и что его опыт, хоть и осуществленный сомнительными способами, продиктован высшими моральными соображениями, так что было бы недостойно не обеспечить ему погребения дома, среди своих. И вторые в конце концов перетянули Совет на свою сторону.
Итак, через три дня после его смерти все атамиды снова объединили свои усилия в Глобальном сознании и второй раз устремили свою волю сквозь Ночь. Останки А’а были изъяты из земной могилы и возвращены на Акию. К несчастью, как и опасался Совет, это высшее усилие необратимо повредило ткань Глобального сознания. Тот психический симбиоз, на сплетение которого у Предков ушли века, был глубоко поражен и ослаблен до такой степени, что и в дальнейшем продолжал угасать. Предки никогда от этого не оправились.
Некоторое время спустя для захоронения останков А’а было возведено святилище, затем в память о муках, перенесенных А’а перед смертью, над ним установили крест. Его ученики приложили массу усилий, стараясь сохранить его учение и послание, но с течением веков история этого атамида, попытавшегося установить мост между двумя мирами, исчезла из коллективной памяти, и только Предки хранили это воспоминание в своем ордене.
Я, Юс’сур, знаю это повествование, потому что я Предок.
Несколько лет назад, когда земляне в свою очередь прошли через Ночь и явились в наш мир, я вспомнил историю А’а, но подумал, что они-то должны были ее забыть. Я согласился встретиться с ними, потому что был уверен, что те давние события больше ничего для них не значат. Конечно же, я ошибся, а когда осознал это, было уже поздно. Слишком поздно.
Они не только не забыли А’а, но сделали из него Бога. И теперь они уничтожат всех нас Его именем.
Когда личность сталкивается с крушением своего мира, у нее, как правило, остается выбор между двумя возможными реакциями.
Или внутренний крах и уход в себя, медленный спуск в глубины кататонии и полного отказа от чувственного восприятия, или же попытка пережить открывшееся перед ней новое представление о мире, несмотря на ужас, вызванный распадом всего образа мыслей.
В тот самый момент, когда в середине своего рассказа Юс’сур произнес имя «Иисус», Танкред понял. Он мгновенно задним числом понял все, что произошло и чему еще предстояло произойти. Все загадки, служившие отправной точкой его поисков со времени смерти Вивианы, внезапно разъяснились, и все на первый взгляд непостижимые поступки некоторых военачальников или религиозных лидеров наконец нашли свое объяснение. Он понял, почему под предлогом религиозного долга Церковь начала войну на истребление, а все прочие элементы, составлявшие те ребусы, которые они с Альбериком пытались решить, заняли свои места, сложившись в единую логичную картину.