Спаситель (СИ)

Добравшись до разъезда, Суконщиков по очертаниям знакомых деревьев свернул не к трактиру, а на дорогу, ведущую к Гильберскому острогу – странный выбор для пешего человека, ведь до первого яма по ней пятнадцать верст, однако Суконщиков пройдя около полсотни саженей свернул на едва заметную тропинку, ведущую к сгоревшей мельнице. В тишине раздался тихий крик неясыти.

Суконщиков замер во тьме, пока не услышал едва слышный треск ветки впереди. Он вздрогнул, задышал часто и тут же тьма перед ним как будто стала гуще.

– Говори, почто звал?

Судя по голосу человек стоял прямо перед ним, в паре метрах. Суконщиков узнал голос и облегченно вздохнул.

– Слухом быти, сегодня наш подьячий Мандраилов поведал еже боярский отряд через полтретья дни двинет на Шергинск, искать онамо твоего хозяина.

– Отнюду ему ведомо?

– Мандраилов попусту плюскать не станет да к тому же близок к воеводе нашему. Мое дело тебе сказать, а ты уж решай яко важно аль нет.

– На Шергинск стало быть? – в голосе послышалась задумчивость.

– Говорят за ним в отайном месте у тунгусов скутается Филипп.

Человек, которому Суконщиков передавал информацию, насторожился вдруг, повернулся, стал вглядываться во тьму, а потом прошипел, напугав подьячего:

– Ты, сука, кого приволок за собою?!

– Ась? – не понял Суконщиков.

В ту же секунду человек сорвался с места, но скрыться не успел – на обоих налетели две громадные тени, сшибли с ног, придавили к земле, заломили руки.

***

В трапезную, где мирно вечеряли боярин Безхвостьев (вареная морковь с солью) и рыжебородый Голохватов (таежный суп с подберезовиками) ворвался Рогаткин, бешено вращая глазами. Не привыкший еще к буйному характеру Коротышки, Безхвостьев замер на секунду, держа у рта кусок моркови.

– Прости, Федор Ильич, – поклонился ему Рогаткин одним наклоном головы, – обаче не время вечеряти – дело не ждет! Ин дай мне волю самолично пытати сый чужеядов – клянусь через час запоют голуби!

– Целый час? – удивился Безхвостьев.

Рогаткин нахмурился, почувствовав подвох, а Голохватов ухмыльнулся.

Безхвостьев вытер руки о белоснежное полотенце, кинул его на тарелку и поднялся.

– А ну пойдем, дорогой Перпетуй, – ласково сказал он по-отечески кладя руку на плечо Коротышке, который едва доставал ему до груди, – нету у нас часу. Еже они разбойники рафленые? Простой люд, ин да не к месту зде твое лютование.

Сопровождаемые низкими поклонами казаков и стрельцов Безхвостьев с Рогаткиным вошли в пыточную избу, где лежали связанные по рукам и ногам словно свиньи на палубе Суконщиков и человек Комара Львовича – Архип.

Над ними нависали окровавленные цепи, рели, стальные крючья, на дощатом полу перед их лицами бурели засохшие пятна с узнаваемым запахом въевшейся крови, испражнений и пота. Горнило огромной печи дышало жаром, пропитывая избу душным смрадом.

С лиц обоих пленников катился градом пот.

Вошедший Безхвостьев спокойно присел перед ними на корточки, поглядел на одного, затем на другого.

– Не велика беда ваша, еже сманил вас клятый расколщик, елма кто не грешен, яко сказывал Христос Бозе наш, – произнес боярин неожиданно ласковым голосом, осторожно взяв при этом за волосы Архипа.

– Обаче велика беда ваша, ежели отныне не избыти свое блазнование… Ты человек расколщика? – приподнял Безхвостьев голову Архипа.

Тот не без труда посмотрел в глаза боярину.

– Да. – Прозвучало почти беззвучно.

– Я спрошу единожды, а таже [после] он, – Безхвостьев указал на стоявшего за ним свирепого Рогаткина, – сотворит тебе такие увечья, от коих ты ни егда не оправишься.

Архип облизнул пересохшие губы.

***

Комар Львович вышел из гридни в большую горницу в одном исподнем, почесал вспотевшую грудь, широко зевнул в голос.

– Ко-ма-риик, амо же ты, голубь! – раздался за спиной томный голосок.

Бывший казак обернулся, поглядел на соблазнительное тело обнаженной крестьянки, сверкающее от пота в полутьме и погрозил ей пальцем.

– Не балуй, обаче выдеру тебя розгами.

Девица засмеялась.

В горнице четверо его нетрезвых людей резались в карты. На столе перед ними россыпью лежали серебряные монеты, стояли два бочонка с вином, оловянные кружки, лежало на досках нарубленное сало и соленые огурцы. Карты летали над огарками с хлесткими щелчками приземляясь на столе. Люди были поглощены азартом – громко спорили, хохотали.

Комар Львович остановился у стола, последил за игрой с минуту, почесывая затылок и зевая. В избе было душно, за окном в разгаре ночь, отчего-то в груди теснилось, свербело как тупая зубная боль какое-то необъяснимое беспокойство. Комар Львович подошел к углу, где стояло ведро с квасом, зачерпнул ковшом сразу полуштоф, с наслаждением осушил – квас был прохладен, видать только принесли из подклети. Зычно рыгнув, Комар Львович подошел к оконцу, откуда с ветром слегка задувало, выглянул – не видно ни зги, только странные огоньки перемигиваются в небе.

– Архип не воротился? – спросил он, обернувшись к столу.