Спасти Фейт

Ибо в эти так называемые просвещённые времена штатным сотрудникам ЦРУ приходилось за год выдавать конгрессу свыше тысячи подробных и пространных отчётов. Не слишком ли много для тайных операций? Торнхилу помогало переживать эти брифинги лишь сознание того, как легко он манипулировал всеми этими кретинами, возомнившими, что могут контролировать его агентство. С важными и озабоченными лицами они задавали ему вопросы, подготовленные услужливыми помощниками, которые куда лучше разбирались в вопросах разведки, чем их непосредственные начальники.

Одна радость: слушания закрытые, ни прессы, ни публики на них не будет. Торнхил считал, что принятие первой поправки, дающей поистине неограниченные права столь ненавистной ему прессе, было самой большой ошибкой отцов-основателей. С этими писаками следует быть крайне осторожным, они выискивают малейшую зацепку, ловят каждое сорвавшееся с губ слово, чтобы затем все исказить, переиначить. И все это с одной целью: выставить агентство в невыгодном свете. Впрочем, им, по мнению Торнхила, уже давно никто не доверял. Это-то и самое обидное. Естественно, что писаки лгут, в том и состоит их работа.

По мнению Торнхила, ЦРУ давно стало для Капитолийского холма мальчиком для битья. Члены кабинета всегда морщились и мрачнели при встрече с представителями этой суперсекретной организации. «БЫВШИЕ ФЕРМЕРЫ, А НЫНЕ КОНГРЕССМЕНЫ СМОТРЯТ НА ШПИОНОВ СВЫСОКА». Под этими словами какого-то репортеришки Торнхил был готов подписаться.

Впрочем, сегодняшние слушания обещают быть более позитивными, поскольку агентству удалось выявить несколько серьёзных недочётов в работе комитета по общественным связям во время недавних мирных переговоров по проблемам Ближнего Востока. Благодаря закулисным действиям Торнхила агентство сумело создать себе новый, более современный и благородный имидж. Имидж, который он собирался поддерживать сегодня.

Торнхил защёлкнул замки портфеля, сунул в карман пиджака трубку. «Что ж, вперёд! Лгать шайке лжецов, причём все мы будем знать это, и все только выиграем, — подумал он. — Нет, ей-богу, такое возможно только в Америке!»

Глава 17

— Сенатор! — Бьюканан пожал руку высокому элегантному господину.

Сенатор Харви Милстед был признанным лидером, имел репутацию морально устойчивого человека, а также отличался высокоразвитым политическим чутьём, позволявшим проникать в самую суть проблемы. Образцовый государственный муж. Именно так воспринимало его общественное мнение. На самом же деле Милстед был закоренелым бабником, давно пристрастился к наркотическим препаратам — из-за хронических болей в спине, — и порой эти медикаменты превращали его в человека недееспособного. Проблемы Милстеда с алкоголем все более усугублялись. Он уже много лет не выдвигал даже мало-мальски значимых законодательных инициатив, хотя некогда, в самом расцвете своей блестящей карьеры, помог ввести в действие законы, немало способствовавшие процветанию страны. Об этих славных днях Милстед любил вспоминать и говорил о своих заслугах так убедительно и страстно, что никто не смел оспорить или подвергнуть сомнению его утверждения. Кроме того, пресса обожала этого приятного во всех отношениях джентльмена с безупречными манерами; в статьях и репортажах он неизменно представал как выдающаяся государственная личность. Милстед также подкармливал масс-медиа весьма своевременными и пикантными утечками информации, его цитировали буквально на каждом углу. Милстеда вообще любили, и Бьюканан знал это. Да и как его не любить?

Членов конгресса было пятьсот тридцать пять человек — сотня сенаторов плюс представители нижней палаты конгресса. По весьма оптимистичным оценкам Бьюканана, лишь три четверти этих людей были порядочными, трудолюбивыми и сознательными мужчинами и женщинами, свято верившими в то, что они работают на благо Вашингтона и всего американского народа. Бьюканан даже придумал собирательное прозвище для этих людей — «верующие». И предпочитал держаться от «верующих» подальше. Он имел дело только с теми, кто способствовал скорейшему его попаданию за решётку.

Большая часть вашингтонских политиков походила на Харви Милстеда. Нет, они вовсе не обязательно были пьяницами, бабниками или пустышками. Но, по самым разным причинам, отлично подходили для манипуляций и были для Бьюканана лёгкой добычей. Их ничего не стоило использовать в нужных целях.

За несколько лет у Бьюканана образовалось две такие группы. Забудьте о республиканцах и демократах. Партии, интересовавшие Бьюканана, состояли из почтённых «горожан», вторую же он окрестил менее почтительно: «зомби».

«Горожане» знали систему, как никто другой. Они сами и были системой. Городом их был Вашингтон, отсюда и прозвище. Они находились здесь дольше самого Господа Бога. Если «горожане» порежутся, кровь у них потечёт красная, белая и синяя, так, во всяком случае, им нравилось думать. Впрочем, Бьюканан добавил бы к этой комбинации ещё один цвет — зелёный.

В отличие от них, «зомби» пришли в конгресс, не имея моральных устоев и не разбираясь в политической философии.