Спасти президента

— Аркадий Николаевич, что с тобой? — осторожно подала голос чуткая секретарша. Она уже наверняка успела заметить, как притих отбойный молоток, внезапно оставшийся без компрессора.

— Ничего, — еле выдавил я. В конце концов, Фортуна могла ведь просто пошутить. Черный юмор ей не чужд, заразе. — Ничего страшного, Аглая. Чепуха...

И сразу же, вслед за моими словами, в кабинете немелодично зазвякало. Раз, другой, третий. Требовательный колокольчик надрывался где-то у меня под столом, куда мы свалили все, что нам мешало.

У меня похолодело в животе. Будильников в моем кабинете не водилось. Значит, телефон. Или у меня просто в ухе звенит? Господи, лучше бы в ухе!

— Разве наши аппараты... не отключены? — Я ухватился за последнюю соломинку.

— Я все отключила, Аркадий Николаевич, — торопливо подтвердила мне секретарша. — Кроме АТС-1.

Вот оно! — со страхом понял я, кубарем скатываясь под стол и хватая скользкую, как змея, трубку «кремлевки». По этой линии со мною могут связаться только два человека в стране. И ни с тем, ни с другим никому не рекомендую связываться. Затопчут.

— Полковников слушает... — Я постарался, по возможности, унять дрожь и говорить нормальным тоном.

— Нет, это я вас слушаю, Полковников, — из трубки ощутимо потянуло ледяным ветерком. Голос руководителя президентской администрации не сулил ничего хорошего. — Вы, наверно, не знаете, что контрольный пакет Акционерного общества «Останкино» по-прежнему принадлежит государству?

— Что вы, Болеслав Янович, — забормотал я, — я знаю...

В Железном Болеке до сих пор не умер школьный педагог. С каждой секундой разговора по «кремлевке» я все сильнее ощущал себя малолетним хулиганом, вызванным в учительскую, но пока не сообразившим, за какое из своих безобразий он сейчас получает по башке.

— Ах, знаете, — процедил Железный Болек. — Тогда вы должны еще и помнить, что можете быть отставлены от должности в пять минут, простым президентским указом. И никакая кроличья лапка вам не поможет...

От таких слов я едва не потерял сознание. Заметил! Тогда, на приеме, он все-таки углядел мой талисман! Как будто у Главы президентской администрации не два глаза, а, по меньшей мере, дюжина. Мне показалось, что он и сейчас меня видит: потного, испуганного, дрожащего под столом и вдобавок скудно одетого — в одних швейцарских часах и индийском презервативе.

— За что?.. — жалобно спросил я у всеведущего Болека. Я бы совсем не удивился, услышав в ответ: «За разврат в рабочее время и на рабочем столе, кобель ты паршивый».

Но вместо этого Глава администрации загадочно произнес:

— За дурацкое любопытство, Аркадий Николаевич. Ненавижу, понимаете ли, перебежчиков и шпионов.

Я испытал краткий приступ непонятного облегчения. То, чем мы только что занимались с Аглаей, никаким боком не походило на шпионаж. Дотянувшись пальцами до подлокотника кресла, я нащупал заветную подковку и со всей искренностью, на которую был способен, простонал в трубку:

— Не понимаю, Болеслав Янович! Ей-Богу, не понимаю, клянусь вам! Я бы никогда...

— А кто заслал ваш «рафик» с оператором в Большой Афанасьевский? — гневно оборвал мои стоны Железный Болек. — Директор Си-Эн-Эн, да?

Я судорожно попытался припомнить, какой же секретный объект находится в Большом Афанасьевском переулке. По-моему, там вообще нет объектов, достойных хоть какого-нибудь внимания, — если не считать ресторана «Три поросенка».

— Я никого не засылал, — чистосердечно выдохнул я, одной рукой сжимая трубку, а другой цепляясь за серебряную подковку. — Этого быть не может. У меня под контролем все операторские бригады...

И в этот миг я с ужасом осознал, что не все. Утренние негодники, двое похмельных сынов эфира, мною самим же были отправлены на «рафике» в свободный поиск: за мелким криминалом для вечерних новостей. Мельников и Печерский никогда не считались в «Останкино» вольнодумцами. Но кто знает, куда их потянуло после утреннего бодуна!

— ... Почти все бригады, — упавшим голосом поправился я.

— Конкретнее, — приказал Железный Болек.

Торопясь и комкая фразы, я начал излагать главному администратору Президента историю поездки двух ослов с «Бетакамом» в колхоз «Заря». Сперва я еще старался подыскивать более-менее официальные формулировки, но потом, увлекшись, незаметно для себя перешел на обычную человеческую речь. В итоге получилось довольно складное повествование о пагубности пьянства на производстве — готовый сюжет для утренней программы «За трезвость!». Страх лишиться кресла вместе с Аглаей прибавил мне красноречия, и к концу рассказа трубка в руках стала немного оттаивать. По коротким репликам, которые Железный Болек по ходу бросал мне, я понял, что подозрение в предательстве и злостном саботаже с меня вот-вот будет снято. Останется, правда, обвинение в нерадивости... Господи, да что такого эти ханыги умудрились наснимать? Секретное испытание новой баллистической ракеты? Или какого-нибудь вице-премьера, которого вытащили из ресторана на бровях? А может, не дай Бог, самого пана Болека в компании звезды стриптиза? Задавать вопросы я, естественно, не рискнул.