19 августа 1991 года. Семнадцать часов двадцать минут. Москва, Калининский проспект, дом два, четвёртый отдел восьмого управления Генерального Штаба
Старший лейтенант Скородумов, задумчиво ковыряясь пальцем в носу, неторопливо разбирал валяющиеся на его письменном столе бланки шифротелеграмм…
«ШтабКВО, Срочно, секретно ИШ-в. 1962
Куда: Москва
Кому: ГКЧП
Докладываю
На Украине стало известно обращение ЕЛЬЦИНА к народам России тчк Подавляющее большинство воинов округа отрицательно отнеслось к этому шагу и одновременно возмущением высказываются возможности ЕЛЬЦИНА свободно деструктивно действовать в отношении ГКЧП тчк Промедление смерти подобно тчк Мы же договорились зпт что ЕЛЬЦИНА надо брать первым тчк»
На телеграмме стоял гриф не только Секретно, но и СРОЧНО… Поэтому она поступила к Язову двадцатого августа!
19 августа 1991 года. Восемнадцать часов ровно. Город Ленинград, Дворцовая площадь, Штаб Ленинградского военного округа
После встречи с Ельциным и другими членами российского руководства в Усове Собчак прилетел в Ленинград и сразу же, из Пулкова, помчался на номенклатурной чёрной «Волге» с козырным номером, с буквами ЛОС, в центр города…
В само здание охрану, которая заботливо ограждала народного избранника от благодарного ленинградского народа, не пропустили… Впрочем, перед проходной на деревянной лавочке читал «Комсомолку» и охранник Гидаспова.
Увидев Собчака, он вначале сделал казённо-приветливое лицо, а затем, за его спиной, весь сияя, показал ему язык.
На втором этаже был кабинет командующего войсками округа.
Дверь в него распахнута нараспашку, и приёмная, и кабинет пусты — только мерно двигается маятник огромных часов, отмеряя безжалостное время. То самое, которое смололо в муку страны, города, империи и их сияющие столицы.
В приёмной Собчак, интеллигентный, заорал как туркестанский ишак:
— Что за бардак! Где командующий? Почему кабинет не охраняется!!
Откуда-то прибежал перепуганный подполковник, дрожа коленками, вытянулся, пытаясь по-молодецки втянуть немаленькое пузцо…
Собчак продолжал на него наезжать, как рэкетир на палатку с пивом:
— Немедленно! Доставить меня к командующему!!
— Есть! Есть! Они вон там заседают, — и подполковник лакейски прогнулся перед вчерашним профессором…
Спустившись в подвал, Собчак увидел в конференцзале командующего ЛенВО Самсонова, начальника КГБ Куркова, командующего ВВ Савина, начальника Северо-Западного погранокруга Викторова…
Во главе стола сидел Гидаспов, первый коммунист области…
Единственным своим для Собчака был, по его же собственному выражению, благодетель — начальник Ленинградского ГУВД Крамаров, верный демократ, в прошлой жизни работник НИИ Теплотехники (при котором число уличных преступлений увеличилось в Ленинграде с семидесяти до двухсот пятидесяти четырёх в день)…
Не дав никому рта раскрыть, Собчак стал орать, что все они заговорщики, и всё, что они делают, незаконно, и если они хоть пальцем шевельнут, то их будет судить, как в Нюрнберге нацистов, международный трибунал!!!
Самсонов возразил неуверенно:
— Ну почему незаконно, у меня есть распоряжение…
Собчак с профессорским апломбом перебил его:
— Да ты знаешь, сапог, кто я? Я один из разработчиков Закона о чрезвычайном положении, и есть только четыре ситуации, когда оно может быть введено на конкретной территории. Это — эпидемия, эпизоотия, землетрясение и массовые беспорядки…
Гидаспов встрял осторожно, мало-помалу приходя в себя:
— А что это вы на нас голос-то повышаете?
Собчак, отец широко известной в узких кругах своей безотказностью дочки Ксюши, презрительно бросил через плечо:
— А ты вообще молчи, быдло пролетарское! Кончилась твоя вонючая красная гегемония!
Товарищ Гидаспов, в отличие от Собчака, в юности работал на Кировском, слесарем. Хоть маленько и раздобрел, но кулак у него был по-прежнему крепкий, рабочий. Со всем своим пролетарским гневом, сплеча он крепко въехал по сусалам культурному профессору. У того только зубы лязгнули!
«Раз, два, три… да не считай, без толку! У нас на мясокомбинате, когда ток выключали, так я бычков кулаком глушил!» Известный анекдот, да — про то, как русский грузчик с Мухаммедом Али дрался.