Спасти Цоя

Весть о том, что епископ Альберт спешно собирает христианское войско для похода на Эзель, дошла до нас вскоре после Рождества. Покинуть берега Имеры мы должны были уже давно, чтобы возвратиться в Ригу еще до рождественских праздников, но нашим планам помешала беда, случившаяся с Генрихом. Он частенько наведывался в близлежащую сосновую рощу, чтобы предаться уединению и спокойно поразмыслить… О чем? Ведомо только ему. Имея привычку прихватывать из леса вязанку хвороста, чтобы от его прогулки была хоть малая польза для дома, он и тогда как обычно тащил большую охапку сухих сосновых веток. Погруженный в свои думы, он потерял бдительность, к тому же глядеть под ноги мешала поклажа и наступившие сумерки, вот на свою беду он и угодил в капкан, поставленный на звериной тропе леттами-промысловиками. Капкан был большой – волчий, выбраться из него самостоятельно Генриху не было никакой возможности. Все, что оставалось – терпеливо ждать помощи, не паникуя и не пытаясь освободиться, тем он только навредил бы ноге. В бездействии тоже таилась опасность: он мог быстро замерзнуть, ведь день был морозный, но… в крайне горестном положении его выручила моя зажигалка, преподнесенная дорогому учителю ко дню рождения весной прошлого года, тогда как раз заканчивалась работа над рукописью. Генрих, помнится, растроганный моим вниманием до глубины души, долго изумлялся непостижимой таинственности подарка, пытаясь осознать принцип ее действия. Не вдаваясь в технические подробности, я представил зажигалку, как замысловатую вещицу из Византии, вымененную мною у русского купца за серебро, вещь, способную заменить кресало, кремень и трут вместе взятые, этакую разновидность легендарного греческого огня, искусно заключенного в сверхпрочный футляр. Даря зажигалку и показывая, как она действует, я пояснил, что она, как любая вещь, имеет свой срок действия, зависящий от частоты употребления. Генрих обращался с зажигалкой исключительно бережно, пользовался крайне редко, но всегда держал ее при себе, и на сей раз она спасла ему жизнь, поскольку из набранного хвороста он смог разжечь костер и обогреться, а по яркому огню мы сумели быстро отыскать его в лесу. Повезло, что в тот день не случилось метели, а то бы… сами понимаете, что.

С осторожностью слуги принесли бедного Генриха домой, покрасневшая ступня стала лиловой и раздулась, как кислородная подушка, рана нагноилась, ходить он, естественно, не мог, его лихорадило, бросая то в холод, то в жар. Я не отходил от постели учителя ни на шаг. В те дни, ухаживая за Генрихом, я получил от леттов – старейшин деревни, где располагалось поместье Генриха, чудо-мазь, которая, как заверили меня автохтоны, должна была вылечить больного… С благодарностью я, как умел, молился за спасителей своего доброго учителя.

В это время и пришло известие из Риги о сборе войска – епископ Альберт повелел всем христианам, способным носить оружие, собраться в устье реки Пернау – это на юго-западе Эстонии – не позднее дня памяти святых Фабиана и Себастьяна, точнее, не позднее 20 января.

Конечно, учитывая мучительное состояние Генриха, ему можно было и отвертеться, но не таков был Генрих. Все мои доводы, что ему следует остаться дома, были решительно отметены, он даже не стал меня выслушивать, и мы спешно засобирались в поход, точнее, я выполнял указания, ведь он-то лежал. Его смиренная паства также готовилась воевать. У леттов, к слову сказать, выбора особого не было: либо топай на войну, либо будь любезен – уплати в епископскую казну три марки отступных – такова официальная сумма штрафа для тех, кому хотелось «откосить». И чтобы понять, насколько платеж был неподъемен для простолюдинов, сообщу: три марки – это более полукилограмма серебра в слитках, деньги и вправду запредельные.