Спастись и сохранить

Среди прочих гостей князь смотрится белой вороной: он в гражданском, и его профессорские стекляшки только подчеркивают его какую-то беспомощность — а большинство выбрали в качестве костюма историческую военную форму, которая к тому же на них сидит как влитая. Многие, заслышав о Катиной профессии, улыбаются, но Катя не чувствует подвоха, окрыленная и польщенная тем, что ее представляют по имени и фамилии.

— А вот и хозяин торжества. Борис Палыч!

— О, Андрей Алексеевич! Спасибо, что почтили.

К ним подходит человек в зеленой кургузой форме, в васильковой фуражке с красным околышем и синих шароварах. Лицо у него оспяное, простое, но умное.

— Какая красивая форма! — восторгается Катя. — Это чья?

— Это наша, — подмигивает Борис Павлович князю, хлопая его по плечу. — А вот у вас, Андрей Алексеевич, чья?

— Главное не форма, а содержание, — шутливо отвечает ему Белоногов.

— Золотые слова! — одобряет граф Иванов.

Теперь Катя примечает, что большая часть гостей именно так одеты, как хозяин, — синие штаны, синие тульи у фуражек.

— Ностальгический вечер получился, — разводит руками граф, заметив легкое Катино замешательство.

— Всем людям свойственно идеализировать прошлое, — говорит Белоногов.

— И романтизировать! — добавляет Катя женскую реплику.

— Именно! — хохочет граф Иванов. — Всегда-то мы, русские люди, ищем в прошлом свой золотой век, всегда-то мы недовольны настоящим. Ну, раз это общечеловеческое, то стесняться нечего. Князь Белоногов нам грехи отпустил.

— Только место тут какое-то странное, — продолжает Катя светскую беседу. — Неустроенное.

Место и правда диковатое. Тут и там расставлены ободранные кресла и диваны, а стены задрапированы красными знаменами и прикрыты плакатами с бессмысленными лозунгами столетней давности, но из-под них выглядывает другое: по побелке и по кирпичу выведенные краской и углем пенисы всех мастей и размеров, а также нецензурные призывы покончить с бесчинствами американской военщины и засильем американского капитала.

— Тут был сквот, — объясняет ей граф Иванов. — Мы немножко подвинули ребят на время мероприятия. Но хотели сохранить их дух, только обыграть немного. Потом обратно пустим, пускай дальше гадят.

— Ясно, — кивает Катя. — Ну что ж.

— Варварство, — вздыхает Белоногов. — Дичь. Рубить вот так отношения с Западом…

— Ой, я вас умоляю! — встревает в разговор какой-то еще другой князь в васильковой фуражке, кощееобразный и сиплый. — А то, что они с нашими посольствами сделали, не варварство? Там же геноцид русского народа настоящий произошел! Ни одного человека не осталось за границей, который по-русски хотя бы мог говорить! Весь русский мир уничтожен, погиб! Это хуже, чем варварство! Всех истребить! До единого! Это вам каково? Вы их защищать еще будете?! И тем более нам-то известно, что кто-кто, а лично вы всех отношений уж прямо так и не порубили!

— Я никого не защищаю, — оправдывается Белоногов. — Кроме того, Василий Ильич, вам ли не знать, что касательно этого геноцида бытуют разные мнения… По поводу судьбы, которая постигла русскоязычное зарубежье.

— Тут двух мнений быть не может!

— Разве? А не вы ли сами во всем виноваты? Вы и ваши.

— Мы?! А вот за такое и на дуэль можно!

— Ему нельзя, Василий Ильич, он же из гражданских изначально, вы забываете, — напоминает кощею хозяин, внимательно наблюдающий за ссорой.

— Тогда пусть и не позволяет себе таких высказываний, если отвечать за них не готов!

— А я перед кем нужно и когда нужно будет отвечу, — холодно произносит Белоногов.

— Если бы была у нас статья за отсутствие патриотизма, вы бы давно уже висели, Андрей Алексеевич! — бросает ему кощей. — Хорошо хоть за контрабанду статья осталась, а уж она часто рука об руку идет со шпионажем, это вы мне как эксперту поверьте.

Белоногов молчит, только улыбается вежливо. Но кощей не хочет остановиться. Он глазницы свои наводит на Катю.

— Так что, барышня, подобрали бы себе другого кавалера! На всякий случай!

Катя испуганно хватается за локоть князя.

— Ничего-ничего! — вынужденно усмехается тот. — Это у нас с генералом Клятышевым обычная пикировка.

— Ха-ха, — произносит граф Иванов. — А ведь правда. Ну, развлекайтесь!

Гостей прибывает, шампанское и коньяк льются бескрайне, играет Утесов в танцевальной аранжировке, по темным углам шмыгают носами и уже тихонько постанывают, начали расползаться по комнатам, где установлены такие же диваны и кресла и где можно на этих диванах растворить в своих соках других людей. Катя цепляется за князя, и они бредут через дымный морок.

— А ведь и нам ничто человеческое не чуждо, — говорит Белоногов и тянется вдруг к Кате губами.

Она сначала позволяет себя поцеловать, но потом отстраняется.

— Я не понимаю, зачем вам это нужно. У вас же была Антонина.

Белоногов усмехается невесело:

— Я с ней чувствовал себя стариком…

— Вы еще не старый! — протестует Катя.

— Стариком из сказки о рыбаке и рыбке. Знаете? Не хочу быть больше царицей, хочу быть владычицей морскою.

— Но ведь прима Большого и так по рангу выше владычицы морской, — замечает Катя.

— Именно.

— Так что пускай теперь сидит и перечитывает сказку?