Сперматозоиды

Итак, бежать — никаких перекуров, довольно опытов in vivo. Между тем выбор, как уверяют, есть (пусть даже ты, как окажется при ближайшем рассмотрении, давно на лопатках): ползком, прочь! Сперма — липкая вязкая мутная слизь, пахнущая сырыми каштанами, в каждом миллилитре которой сто милллионов живчиков тешат себя попыткой побега, — вот программа Allegro barbarо,[3] прочесть которую между нот, несмотря на изрядный возраст, ты боишься, как боишься до сих пор и темного коридора, где: костлявая рука — Ягини? Кащея? Бастинды? — шорохи, слезы на щечках, «Буся-а-а-а-а!»; костлявая рука, скажут

они, архетипична, слезы капали, прошлогодний снег таял, а ты так и не узнал/а самого главного.

Я — кто здесь?... — расскажу об этом: сырые каштаны, dusha moja, отдают хлоркой.

* * *

Представить: излишество — непременное условие. Итак, он/а в просторном, роскошно безвещном, абсолютно белом пространстве, не провоцирующим внутреннюю истерику. Все отражается здесь как будто б в правильных зеркалах — так было и в том фильме, подсмотренном — «Быстро спать!» — в детстве: анфилады комнат, бой старинных часов, красивая и, разумеется, несчастная heгоИнька («с тонкими длинными пальцами и такой болью в глазах, что…»), прижимающая к груди неотправленный мессидж; а еще эти белые платья, корсеты, зонтики от солнца, все эти ленты да шляпки — и, разумеется, плетеные кресла (реквизит): белые плетеные кресла на летней веранде.

Комнату. Надо очень четко представить чертову эту комнату, ну же! Ок, ок: в центре — внушительных размеров ложе (излишество как непременное условие), покрытое белоснежным пледом.

Окно распахнуто: ветер колышет шторы. Можно и так: тончайшие невинные шторы. Что, конечно, еще хуже. Но — пусть, пусть! Пусть ветер колышет тончайшие невинные шторы, такое ведь тоже случается. Несколько раз он/а видел/а, как ветер делал это с тончайшими невинными шторами! Своего рода везение: ты находишься в некоем идеальном пространстве, лежишь на некоей идеальной поверхности, а воздух… Да разве не так? Разве стыдишься? Расслабься: попытка перевести с шакальего на человечий сны эмбриона, — пустая затея замороченных профи, протоколирующих, с какого возраста ты соизволил/а мастурбировать.

А теперь уймись и не задавай лишних: нам неплохо жилось добрую половину страницы, верно? Слияние реально. Ну давай же, давай: Аз, Буки… мотор!

Веди себя так, будто никого нет дома.

[мамадорогая]

Более-менее отчетливо Сана помнит себя лет с четырех: залитый солнцем двор, ноги, вязнущие в песке, ее маленькая рука — в большой отцовской ладони. На Сане темно-синее пальто и голубая шапка-буратинка: шелковые ленты завязаны под подбородком слишком туго. «Мне сорок лет!» — хнычет Сана. — «Тебе четыре!» — смеется отец. — «Нет, мне сорок, сорок!» — «Четыре!» — «Сорок!» — «Четыре!» — «Сорок!» — «Четыре, глупая…» — «Нет, вы не знаете, вы ничего не знаете! Мне сорок, сорок! Пусти!» — ладонь становится мокрой, Сана пытается вырваться. Кажется, именно в тот момент она впервые понимает, что попала.

…Сана метнулась к двери. Да, она нашла силы принять душ, почистить зубы и даже — даже — намазать тело кремом: это ведь целое дело — кремом, когда знаешь, что трёхмерка — не лотерея, потому как «в лотерее всегда есть шанс» (где была услышана эта банальность, Сана уже не помнит, да и речь-то шла, кажется, о женитьбе: zhenit’sja vam, barin, porа).

Она запирается в ванной, чтобы пересчитать, пока старуха не видит, купюры: если воспринимать их как эквивалент человеческих отношений… и вообще энергии… — но осекается. Как атипичный представитель «экономически подчиненной группы» (sale, second hand, etc.), Сана не умеет завидовать, — а респектабельных свиней, делающих заказы в конторке, где просиживает от сих до сих разноцветные юбки-брюки, презирает: от заказов свиней зависит, тем не менее, зэ-пэ, позволяющая оплачивать некоторые счета — но лишь некоторые.

«Ты скоро?» — кряхтенье, неумолимо приближающееся шарканье, двадцать пятый кадр: розы на салфетке вышили мы сами… помнит ведь, помнит! тридцать семь зим в кишки вмёрзло — а теперь подарим нашей милой ма… — тридцать семь, а поди ж ты, как в мозг впечатали… Может, если б ничего этого там, в мозгу-то, не сидело, они все — ну, из «группы», из «экономически подчиненной», и жили б нормально?.. Что такое, кстати, жить нормально, гадает Сана.

Дверь открывается: «Ноги помыть хочу, пусти» — от старухи, как всегда, пованивает. «Вся вымоешься, может? Голова-то смотри какая…» — «Часто нельзя» — Сана отворачивается: невозможно принимать человека, принимающего душ раз в месяц, таким как есть. Раз в месяц, мамадорогая, раз в месяц — или реже: поначалу еше ничего, но потом… когда запах псины смешивается со стойкими запахами мочи и подгнившей рыбы… Становясь невыносимым, амбре и провоцирует большинство скандалов.