Спецкор. Любовь и тигры

       «Наедине с тобой молчу,       такие странные дела.       Когда уйдешь, тогда шепчу —       Хочу, чтоб ты всегда была.       Нас разделили две любви,       а третьей в жизни не дано.

       Ты только другом не зови,       я не дружу с тобой давно.       Не говорю и не дружу,       никак к тебе не отношусь,       а лишь гляжу, не нагляжусь,       а лишь дышу, не надышусь.       Такие странные дела,

       что в пору душу погубить.       Хочу, чтоб ты всегда была,       но не хочу тебя любить.       Наедине с тобой молчу,       такие странные дела.       Когда уйдешь, тогда шепчу —

       Хочу, чтоб ты всегда была».

Да-а-а. И что тут скажешь?! Верно тогда Серж сказал про «друга». Не нравится оно тем, кто ждет большего. Противоречивый, однако, поклонник мне попался — уже давно не «друг», но и любить не хочет. Намекает, что любит вопреки своим желаниям? Эх, никогда мне не понять мужчин! Можно ли в таком случае требовать, чтоб они понимали меня.

Перечитав стихи еще раз, загрустила. Что-то роковое почудилось в них, безысходность какая-то. Видимо, тут от меня уже ничего не зависит. Но ясно было одно — парень явно хотел, чтобы я жила и была счастлива. Если и неправильно растолковала, так это уже не мои проблемы. А не надо было стихами изъясняться! Так что очередной ответ ушел короткий: «Спасибо!». Надеюсь, поймет. Хотя и это неважно.

Бесшумной тенью рядом с кроватью соткался Кроха, блеснул в темноте глазищами и толкнулся носом в ладонь, дескать: — «Почему не спишь? Все ведь тихо».

— Отвлекли! — улыбнулась я, радуясь, что он так вовремя. А то бы мучилась до утра, утопая в философии и сомнениях.

Верный телохранитель довольно заурчал от почесывания за ухом и тут же подставил второе. Все верно — мечты и надежды это одно, но рассчитывать можно только на тех, кто рядом. Под это успокаивающее ворчание я и заснула.

Утром, как ни странно, вскочила совершенно бодрая и выспавшаяся, за три минуты до будильника, заведенного на визорах. Предстоял долгий день, полный забот, и, кажется, я была к нему готова.

Глава 27

Коротким, однако, вышло мое возвращение в цивилизацию…

Взгляд блуждал по изысканной обивке салона коптера, посреди которого совершенно неуместной кучей громоздились припасы и прочие необходимости для выживания в дикой местности. Лица моих спутников, если не считать Кроху — этот, похоже, дрыхнет, как ни в чем не бывало, свернувшись на полу поверх двух сложенных палаток — напряжены и хранят печать затаенной тоски. Ну а как иначе — ведь сейчас Рысь, на пределе возможностей своих и машины, гонит коптер в сторону самых глухих уголков этой дикой планеты….

Опять не знаю — смеяться или плакать. Общество диких и свирепых зверей, не имеющих ни малейшего страха перед человеком, оказалось уютнее и безопаснее, чем человеческое общество. «Человек разумный» в очередной раз оказался самым жестоким и опаснее, чем самые страшные хищники. Они ведь убивают исключительно для пропитания, а вот люди способны уничтожить мир просто так — ради полной абстракции, вроде власти или денег.

Так что теперь мы попытаемся забиться в самый дальний угол от явившихся на Прерию карателей и пожить некоторое время вне ставшей смертельно опасной цивилизации. Мне-то, вроде как, не привыкать, тем более, что подготовлены мы гораздо лучше — сможем устроиться с большим комфортом, чем когда из всех достижений цивилизации был один нож и револьвер с тридцатью патронами. А вот спутники явно сомневаются, гадая, что лучше — клыки местного зверья, или «егоза» фильтрационного лагеря. Хотя, думаю, увиденное в городе разрешило все их сомнения.

Мысли в очередной раз пробежали по замкнутому кругу и вернулись к недавним событиям. А ведь как хорошо всё начиналось…

* * *

Мое возвращение к людям совпало с резким улучшением ситуации в городе. События эти были явно неспроста, но в подоплеке происходящего разобраться за полтора дня не оказалось никакой возможности, приходилось принимать как данность. Буквально после завтрака мы вдруг узнали, что на планете резко сменилось руководство федеральной власти. Исполняющим обязанности представителя президента стал совершенно никому не известный молодой парень, практически вчерашний школьник. Прямо-таки дворцовый переворот, как бывало обычно в веке восемнадцатом-девятнадцатом, или смена правительства в какой-нибудь «банановой республике» середины века двадцатого. Но особого шума действие не произвело, так что о реальных событиях оставалось только догадываться.