Спецназ Лысой Горы

Мы и не попадались. Еще два раза мы покорно замирали из-за того, что протеи путешествовали мимо, и раза три – потому, что нам казалось, что это может произойти. Когда поток воды вдруг остался позади, нырнув в провал, мы почти расстроились. Теперь компанию нам составляли всего лишь тысячи летучих мышей и то, во что они превращают свою пищу.

Постепенно нагибаться приходилось всё ниже и ниже. Рыжий должен был вот-вот перейти на четвереньки, когда стало темно. Факелы не погасли, просто они были не в состоянии избавить от тьмы огромную пещеру, в которую мы вышли. Первый факел в стене нашел Китаец. Второй – Карина. Когда мы зажгли эти два и обнаружили остальные, оказалось, что их достаточно, чтобы поверить: Солнце – просто связка факелов, причем в этой связке факелов меньше, чем в пещере. Редкий случай, но свет не сделал эту пещеру лучше. Фил действительно был безумен. Даже если он был нормален, когда начинал эту работу, он обязан был стать безумным, когда закончил. В пещере не было никого, кроме нас и старых костей, но кое-что я все-таки нашел. Уверенность: кто бы ни решил продолжить дело Фила, он обязан быть безумным. И это безумие не может быть незаметным.

– Алекс, я думаю, это не то. – Череп под ногой Алёхина раскрошился с легкостью… старого черепка. – Давай в следующий раз поищем в каком-нибудь более приятном месте.

Глава третья

Тонкая льняная нить

Бывает, недослышал, а оно и к лучшему.

Илья Муромец. «Как я Соловья-разбойника одолел»

Есть вещи более приятные, чем наблюдение за огнем, водой… Мне нравится, как Карина работает со своей любимой шпагой. Обнаженное женское тело и обнаженная сталь – и я не знаю, что острее и что ранит сильнее… Всё это – в метре от моей кровати – и как-то снова трудно сосредоточиться на ее лице. Карина двигалась не быстро, но с той точностью, что заставляет восхищаться рисунком, который чертит клинок, даже если этот клинок прокладывает путь к твоему горлу. В какой-то момент мне показалось, что Карина вовсе остановилась. Безупречная стойка, расслабленная кисть – пространство крутилось вокруг нее, послушно подставляя нужную точку под удар шпаги.

Боюсь, в фехтовании мне ее нечему учить, зато я почти разобрался в сложном рисунке, украшающем ее ягодицы. Ночью мне это не удалось. Никогда не видел крыльев, размещенных на таком… не самом пернатом месте. Если Карина чуть-чуть повернется, я смогу понять, голова какой птицы украшает ее крестец…

У меня – почти идеального – есть одна вредная привычка – никак не научусь запирать дверь. Дверь открылась и закрылась. Алиса увидела. Надо полагать, показательные выступления Карины повлияют на изменение стоимости жилья, и то, с какой скоростью Карина закуталась в халат, – не поможет. Цены растут быстрее.

Дверь открылась снова. Есть кое-что похуже цен – лейтенант Костяного отделения, который решил испортить вам утро.

– Еще не завтракал? – В словах Алёхина слышалась явная надежда, что я по какому-то чудесному совпадению совместил сегодня завтрак с обедом, ужином и завтраком следующего дня.

– Нет.

– Повезло. Пошли, нагуляешь аппетит…

– Я с вами, мальчики?

Карина новенькая. Не знаю, как именно это произойдет, но слово «мальчики» – нелучшее, какое она могла выбрать, и Алёхин обязательно что-нибудь придумает, чтобы Карине это врезалось в память.

– Конечно, с нами, куда же мы без наших девочек… – Алёхин не договорил, он был занят – ровно столько, сколько понадобилось Карине, чтобы сбросить халат и одеться на глазах у лейтенанта. Может быть, этого достаточно, чтобы Алёхин ее простил?

Киев стоит на холмах. Это отражает истину, но не полностью. Холм подразумевает движение – вверх или вниз. В переулках между Прорезной и Малой Подвальной всё сложнее. Отчетливо понимаешь, что не идешь по горизонтальной плоскости, а всё равно направление угадываешь с трудом. И ведь знаешь, что выше Лысой Горы не забраться, а ниже Днепра не спуститься, но не веришь. Вокруг – одни стены, и очень хочется, выходя из дому, брать с собой побольше хлебных крошек – просто для спокойствия. Просто чтобы, глядя на эти развалины, твердо знать: это не последний пейзаж, который видишь. Алёхин считает, что у меня паранойя. Это радует. Действительно – разве можно заблудиться в собственном дворе? У меня это однажды получилось. Сегодня мои шансы потеряться были минимальны. Нас было слишком много. Возле ничем не примечательного входа в подвал, который с другой стороны дома, по необъяснимым законам местного рельефа, превращался в чердак, собрались остальные члены Костяного отделения и пара мечей. Зачем они расступились и дали нам пройти?