Спецназовец. Взгляд снайпера

На какой-то миг все замерло, как на фотографии, даже летящие в ветровое стекло хлопья снега. Потом мир рывком пришел в движение, раздался глухой двойной удар, что-то большое, темное, похожее на мешок тряпья, мелькнуло в воздухе над капотом, с хрустом ударилось о ветровое стекло, вмяв его внутрь и оставив на нем неровную красную кляксу, отскочило и исчезло в темноте позади машины. Только после этого он, наконец-то спохватившись, ударил по тормозам. Машина пошла юзом под истошный визг и матерные вопли мгновенно протрезвевших проституток, ее занесло, и, взметнув волну снега, «БМВ» завалился носом в кювет…

Такое может случиться с кем угодно; любой может вытянуть несчастливый билет, и разве он виноват, что в этот раз перст судьбы указал на него? Вообще, определение чьей-то вины – вопрос не столько юридический, сколько философский. Ведь сказал же какой-то мудрец, что каждый сам виноват в своей смерти! Беременная женщина с шестилетним ребенком, которой зачем-то понадобилось переходить в третьем часу ночи неосвещенную дорогу, – она что, совсем не виновата в том, что с ней стряслось?

(При столкновении ее отбросило на двенадцать метров, и еще метров пять она катилась по шоссе, оставляя на припорошенном снежком асфальте детали своего гардероба и пятна крови. Ребенка – это оказался мальчик – искали почти час и нашли в сугробе на приличном расстоянии от дороги.)

В ходе расследования выяснилось, что потерпевшая направлялась в соседнюю деревню, где проживала ее мать, – поссорилась с пьяным мужем, трактористом из дышащего на ладан фермерского хозяйства, и бежала, спасаясь от побоев. Вот так это и вышло: одна дура затеяла свару с пьяным мужем, вынудив его уйти из дому и пуститься во все тяжкие, а другая по той же причине ушла из дому сама и шагнула прямиком под колеса. И кто виноват – водитель? А может быть, он – такая же жертва обстоятельств, как и погибшие?

Конечно, Анатолий Журбин вовсе не считал себя ангелом и признавал, что в случившемся есть определенная доля его вины. Но он был в достаточной мере наказан пережитым шоком (не говоря уже о расходах на ремонт автомобиля) и полагал, что не заслуживает такой жестокой кары, как лишение свободы. Он был и оставался приличным, порядочным человеком, полезным членом общества и законопослушным налогоплательщиком. Ну, оступился, так пусть бросит камень, кто без греха! Возможно, провидение знало, что делает, толкая под колеса его машины людей, в прошлом, настоящем и будущем которых не было и не предвиделось ничего, кроме тоскливой нищеты и беспробудного пьянства. Это, конечно, не аргумент для суда, и пить за рулем, спору нет, нехорошо. Но он уже все осознал, он больше так не будет, и можно же, в конце-то концов, чисто по-человечески войти в его положение! Неужели остриженный ступеньками заключенный, строчащий брезентовые рукавицы или какие-нибудь тапочки, для общества полезнее, чем успешный предприниматель?!

Все это и примерно теми же словами он при встрече объяснил Молоканову. Майор даже не дослушал: его, как обычно, интересовали не тонкости душевных переживаний Анатолия Георгиевича и не его философские рассуждения о природе вины и несовершенстве мира, а деньги, только деньги и ничего, кроме денег.

Со старшим оперуполномоченным уголовного розыска майором Молокановым предприниматель Журбин познакомился при весьма неприятных обстоятельствах. Наверное, иначе просто не могло быть: такое событие, как встреча с милиционером, радостным не назовешь. Да и сама личность майора, эта его одутловатая свиная физиономия с заплывшими, тусклыми, как у снулой рыбины, глазами сделала бы знакомство крайне неприятным, даже если бы оно произошло на свадьбе или именинах.

Коротко говоря, года полтора назад на Журбина наехали, причем сделано это было в фирменном стиле лихих девяностых. Сначала был телефонный звонок с требованием ежемесячных отчислений за обеспечение безопасности (на которую, к слову, до сих пор никто не покушался). Журбин вежливо послал звонившего ко всем чертям и направился прямиком в милицию, где и состоялось упомянутое выше знакомство. Сидевший за захламленным письменным столом в тесном прокуренном кабинете человек в потрепанном цивильном костюме с кислым видом поведал Анатолию Георгиевичу, что не видит оснований для каких-либо официальных действий: единичный телефонный звонок – не повод к возбуждению уголовного дела или взятию драгоценной персоны господина Журбина под усиленную милицейскую охрану. И потом, что значит – выделить охрану? Господин Журбин – не президент, не премьер и даже не спикер Государственной думы, а здесь ему не благотворительная организация, чтобы днем и ночью караулить его на общественных началах. Нет, конечно, за определенную сумму… ну, вы же сами все понимаете, верно?