Спящая красавица

Она целовала меня, закрыв глаза. И ты... И ты закрой. Закрой. Так будет легче. С закрытыми глазами... Но я не мог. Мои глаза не закрывались! А мать возилась под одеялом. Она гладила меня везде... И волосы! Они меня чуть не прикончили! Душили! Путались, обвивались вокруг шеи. Я задыхался! А она... она не нуждалась в воздухе. Ни во вдохе, ни в выдохе.

«Ох-ох-ох, — шептала. — Моя любовь. Моя красавица. Ты вернулась... А-а-а! Теперь вижу — ты вернулась, дочка! Теперь мы тебя спрячем. Укроем... Никто не найдет! Никто-никто!.. »

Она мяла и целовала меня. Резинки в моих трусах были тугие. Они скатывались в жгут. А она... Она ни на секунду не останавливалась! Ей было так хорошо... Очень хорошо... «Она вернулась... Ей было тепло. Так жарко... Жар вернулся к ней». — «Мама... » — «Она бегала по мне, как девчонка! Она стала маленькой... По лугам, по полям, по траве... Она бросалась на траву и кувыркалась, как собака! Да. — Она чуть не плакала от восторга! — Она вернулась!»

А потом я перестал слышать. Она спускалась все ниже и ниже. По мне. Пока не исчезла под одеялом! Я перестал слышать. К моим ногам прихлынул огонь... Так долго. И так быстро...

В один момент что-то произошло. Она вылезла из- под одеяла. И волосы... Волосы были на лице. Они упали и закрыли полностью ее лицо. В эту секунду у нее не было лица.

Все вдруг стало таким медленным. Таким тягучим... В том, как она, откинув голову, медленно-медленно-медленно убирала волосы с лица... Так долго, дольше чем долго...

Это было как во сне. Снова как во сне... Я мог встать и выйти во двор! Я мог пойти прогуляться! Да! Мог закрыть окна! И снова вернуться. Все замерло. Все встало. И так продолжалось... Да. Как сон. Как сон... А мы... Что с нами было? Где мы были? Где мы в этом сне?!

Я дрожал. Она принялась пеленать меня! В одеяло! Ей казалось, что я дрожу от холода! Ее сокровище погибает!

Это был утренний ритуал. Теперь так стало каждое утро. Она снимала свою ночную рубашку. Спускала ее до пояса. Она начинала гладить свои груди. Маленькие твердые груди. Сморщенные, как абрикосовые косточки, соски. Она была удивлена! Впервые их видела! А что дальше? Ничего. Я старался не смотреть на нее. Ни на нее и вообще никуда.

«Вот, доченька. Сейчас. Сейчас тебя покормим. Мама тебя покормит. Вооот. Ну-ну! Потерпи!»

Она зажимала сосок и крутила его... Мяла.

«Посмотри... Сколько молока! Полно! А теперь давай! Открой рот! На! Во-о-от! Да у тебя полон рот зубов! Ха-ха! Полон рот!»

Она смеялась. Да. Смеясь, наклонялась ко мне. Смеясь, держала грудь одной рукой. Смеясь, откидывала волосы правой. Я смотрел и медленно открывал рот. Не отводил глаз. Нет. Как бы дико все ни было... Все равно. Все равно. Были мои глаза. Я стал глазами. Отдай, отдай свое тело. Отдай... Руку, лицо... Кожу. Ноги... Все. Все. Да. Я знал чистоту... Это была она. Все было очень сильно и чисто. Раскаленно и чисто. Огонь слился с огнем. Огонь не боролся с огнем...

Она всовывала сосок мне в рот. Может быть, она действительно превратила меня... Превратила в младенца. Я стал уменьшаться! А она... Она становилась все больше и больше. Она закрыла потолок! Она закрыла небо! Я увидел другую мать! Ту, от которой вечерами у меня волосы шевелились, когда она тихо входила со двора и медленно, без света шла к нам с Ольгой. Она приближалась! Крак! Половицы... Я слышал, как колотится мое сердце! Все ближе и ближе! Еще немного, и она появлялась на пороге. Ее глаза сверкали! Да! В полной темноте! Я боялся двинуться! Я не знал, что у нее на уме! Это был совсем другой человек! Совсем другое существо! Она вышла из темной горы! В ней была такая мощь, такая тьма, что и самые страшные сны могли исполниться! Я натягивал одеяло на глаза. Она не издавала ни звука. Только тяжелое дыхание. Будто она проделала большой путь в этой ночи.

Я боялся ее! Она могла выкинуть все что угодно! Она могла меня съесть! Эти белые зубы... Этот немигающий взгляд! Она меня видела насквозь! От ужаса я начинал заикаться! Эта незнакомая мать наводила на меня полнейший столбняк.

Слава богу, такое случалось не каждую ночь. Бывали определенные дни. Я их никогда не мог предугадать. Это было в воздухе. Да. Повсюду. Вокруг. Это было средоточие тревоги. Это была сама тревога. Сердце хаоса! И тревога пожирала своих детей.

«Вот, вот... Столько молока! Не кусай, ну что кусаешь! Оййй-ой, щекотно! Не надо выплевывать! Воооот. Так. А теперь спи. Спи, моя красавица. Спи... »

Я лежал с открытыми глазами у нее на руках. Маленькая сухая грудь. Я слушал песню. На меня будто наложили мягких кирпичей. Мягких теплых кирпичей. Меня будто замуровали в горшок. Но все это ничего. Ничего. Если б не ее запах. Если б не запах, я бы смог закрыть глаза. Я бы смог уснуть.