Список прегрешений

Я посмотрел где же это? Я надеялся, что эту-то картину он сделал повеселее, чем «Руки на коленях», — ради его же блага. Но удивительное дело — я нигде не мог ее найти. Я раздвинул два прислоненных друг к другу холста, выдвинул ящик, обошел вокруг мольберта — куда ни глянь, везде рисунки с Касс. Касс, и ничего кроме Касс. Здесь и там — повсюду, куда бы я ни повернулся. Касс смотрела на меня, видела насквозь и улыбалась.

Оранжерея Халлорана была, как и прежде, наполнена рисунками с моей сестрой, но почти все, за редким исключением, были для меня в новинку. Я застыл в смущении. Я не сразу понял, что все эти месяцы она продолжала позировать ему, ни слова не говоря ни отцу с мамой, ни мне.

Касс чудна́я. Я поворачивался снова и снова и смотрел по сторонам. И Халлоран тоже чудной. Слова Касс задели его за живое и, видимо, вышибли его из привычной колеи. Эти портреты уже не были слащавыми. Они были великолепными!

Вот Касс у полки для цветочных горшков. Халлоран нарисовал ее как девушку из булочной, протягивающую мешок с хлебом, так что край прилавка врезается ей в живот. На лице ее ни тени скуки. У меня даже дыхание перехватило, честно. По выражению ее лица никто бы не подумал, что она только что под покровом темноты украдкой сбежала из дома, чтобы позировать для этой картины, и что если отец поймает ее, то на кусочки разорвет.

На той картине, прислоненной к двери, Касс была изображена завернутой в одно из банных полотенец тети Сьюзан, ее голые ноги лежали на сиденье шаткого плетеного кухонного стула, а лицо было наполовину скрыто прядями гладких мокрых волос. Не эта ли картина так поразила Джемисона? Не она ли подтолкнула его домыслить остальное и решить, что моя сестра неподходящая компания для его Лизы? Сам я ничего не замечал. Чем дольше я смотрел на картину, тем больше она мне нравилась. Касс выглядела такой розовой и распаренной, и, похоже, полностью была поглощена разглядыванием пальцев своих ног. Капельки воды на плечах казались такими круглыми и блестящими, что я вдруг протянул руку и потрогал одну — захотел проверить, все ли еще она влажная.

Я нашел ту картину — «Девочка, мотылек и свеча» — в углу, завешанную рваными кусками старой простыни и повернутую к стене. Я перевернул ее, присел, опершись спиной об аквариум, и стал рассматривать.

Снова Касс. Касс со свечой на этот раз, основание свечки воткнуто в грязное треснутое блюдце. Она присела на колени, словно собирая разноцветные блики руками и ловя исходящие от свечи круги тепла — вот так же Джемисон ловит дроздов. У Касс то же самое выражение лица, какое бывает у него, когда обессилевшие крылышки наконец перестают трепыхаться или когда его сеть оплетает крошечное бьющееся тельце и оно не может больше двигаться. Выражение, с каким Джемисон ловит добычу, нельзя назвать жестоким, скорее сосредоточенным. Вот и Касс смотрела так же.

Она ждала, не шевелясь, чтобы мотылек подлетел ближе. Следила за тем, как он выпорхнет из темноты, чтобы поймать его в ладони прежде, чем хрупкие крылышки опалит жар свечи, прежде, чем она услышит короткое тихое шипение, когда бедняга влетит в пламя. Я разглядывал кирпичную кладку за спиной и над головой Касс Халлоран нарисовал ее широкими петляющими штрихами так, что голова начинала кружиться, — и мне казалось, будто я снова рядом с ней в холодной глубине ледника.

Это была замечательная картина! Я окунул пальцы в аквариум и стал наблюдать, как две последние оставшиеся золотые рыбки нехотя отплывают к стенкам.

Так вот чем они тут занимались! Картины. Вот что они делали за ледником в ту ночь. Халлоран тащил туда свой огромный холщовый мешок, чтобы работать над картиной, изображавшей Касс, — самой лучшей его картиной, которая, как он надеялся, принесет ему деньги и время, чтобы рисовать еще. А все мои подозрения — чепуха на постном масле! Касс была права.

Я оказался копией Джемисона — с этим моим выслеживанием и вынюхиванием. Я даже украл ее ключ!

Я так устал от самого себя! Мне было так стыдно! Я опустил руку глубже в воду и так скрючил пальцы, что они стали похожи на пальцы Лизы — руки-крюки. Дождь мерно стучал по стеклянной крыше, а я сидел и думал обо всем этом. Касс не сказала отцу, что по-прежнему ходит сюда. Но с другой стороны, отец запретил ей только из-за этой глупой стычки с Халлораном во время прошлого сенокоса. А Касс ведь пыталась ему объяснить. Я вновь услышал ее голос, так же ясно, как будто это было вчера:

— Если мама продает Халлорану яйца, почему я не могу позировать ему? Модели ему нужны намного больше, чем яйца.

Я оглянулся на все эти картины, которые он с нее написал, и подумал, что Касс права. Нельзя ее винить. Если бы я вступился и поддержал ее, когда она старалась переубедить отца, может, нам бы и удалось заставить его изменить свое мнение. Все могло сложиться иначе для нас обоих.