Сплетение душ

Призывники, с трудом освобождаясь от цепких рук жён и матерей, запрыгивают в кузов. Колонна тронулась. Мама ухватилась за задний борт и висела на нём до тех пор, пока машина не вырвалась из рук. Сила, разлучающая их, одолела.

Я стоял, внутренне сжавшись. Нижняя губа оттопырилась и слегка начала подрагивать. Всю дорогу до дома мать, сдавив пальцы, вела меня за руку. Так удерживают воздушный шарик, боясь упустить его в небо навсегда.

Вернулись в опустевший дом. В комнате жутковатая тишина, и по ней чёрной угловатой трещиной стон матери… Из открытого ящика комода торчит скомканное нижнее бельё. На боку лежит упавший стул. На вешалке – одинокий свадебный костюм отца из дорогого бостона.

Как пустая мёртвая оболочка.

И началась новая жизнь военной поры. Общая для всех, но у каждого своя.

Писем от отца одно-два, ещё не с фронта. Где-то шоферит, что-то возит. Потом письма обходят нас стороной. Как тифозных. Среди нередких похоронок нашей – нет.

Зимние сумерки накрывают быстро. Улица становится пустой и неуютной, хочется быстрее домой: к теплу, к свету, к матери. Помню, как после ужина мы забрались с керосиновой лампой на русскую печку, и мать раскрыла старый охотничий журнал. Показывает пальцем рисунок на обложке: лесная дорога, силуэты двух охотников. И говорит, что это отец с дядей Сашей. Мне сомнения ни к чему, и я надолго застываю с журналом в руках.

В один из таких вечеров кто-то постучал в дверь. Мать пошла открывать и вернулась со своим отцом, дедом Иваном, в руках у которого был объёмистый свёрток. Я слез с печки и с любопытством наблюдал, как дед его разворачивает.

Лыжи! Настоящие! Необыкновенной красоты.

Дед заказал их специально для меня в столярной мастерской, где выполняли заказы для фронта. Лыжи были из лучшего материала – без сучков, гибкие, с круто загнутыми носами, приятно пахнущие берёзовой древесиной и спиртовым лаком.

Я переводил глаза с подарка на деда и, кажется, в этот момент впервые увидел его. Ему было за пятьдесят. Выше среднего роста, сухощавый, с остатками жидковатых русых волос, с густыми усами и курчавой бородой. Выразительность лица подчёркивали проницательные глаза.

Он был немного навеселе. А когда мать, собирая ужин, достала «одёнок», оставшийся от проводов отца, лицо деда и вовсе приобрело благостное выражение. Он не спеша вытащил кисет, оторвал от сложенной газеты «косынку», свернул аккуратную козью ножку и закурил. Комната наполнилась забытым ароматом самосада. Стало как-то уютней.