Не обращая, к счастью, внимания на мое молчание, она продолжила рассказывать о своих детях: Джиме-паиньке и Джин-сорванце, о Гордоне… Ее голос был наполнен гордостью, когда она о нем говорила, — бесстрашный Дон Кихот, рыцарь, светлая голова. Он был убит взрывом гранаты в Кротер-Тауне, и она рассказывала о нем так долго, что мне пришлось напомнить ей о Колине.
— О, Колин был и остался мастером сюрпризов! — заулыбалась миссис Камерон. — У него, знаешь ли, две стороны: одна беззаботная и озорная, а другая очень чувствительная. Порой простые слова ранят его так сильно, что он надолго замыкается в себе. И даже в детстве ему невозможно было втолковать, что все это глупости, не достойные внимания. Единственным лекарством от этой его болезни были крепкое материнское объятие и ласка. Он рос домашним ребенком, вот почему я испытала настоящее потрясение, когда он молча собрал чемодан и отправился на юг учиться музыке. Мы с отцом вполне могли оплатить его учебу в Университете Глазго, так нет — Колин все решил сам. А потом преподнес нам новый сюрприз — отказался от карьеры преподавателя.
— Вы считаете, что он и теперь иногда поступает… опрометчиво? — осторожно спросила я, подумав о нашей с Колином свадьбе.
— О нет, я уже поняла, что его последнее решение было очень правильным, — с типично шотландской сдержанностью ответила миссис Камерон, и у меня перехватило дыхание от счастья.
По дороге домой из Ланарка нас настигла метель, которая не прекращалась всю ночь. На следующее утро «Слайгчен» и окрестные холмы были укрыты пушистым белым одеялом.
Как только завтрак закончился, Колин вышел во двор, сказав, что собирается почистить дорожки, но на самом деле занялся игрой в снежки с детьми. В одиннадцать я позвала их перекусить. Йен ворвался на кухню и швырнул в меня снежком. Я основательно на него поворчала, скорее из-за того, что плохо себя чувствовала, — утром встала с больным горлом, — но мне не хотелось в этом признаваться. Расплачиваться всерьез пришлось Колину.
— Нет, ты только взгляни на этот беспорядок! — гневно указала я на лужицу талого снега. — И на сына посмотри! Он же весь мокрый!
Такой же была и Рут — в мокрой куртке, с блестящими глазами и алыми от мороза щеками.
— Ничего! Свежий воздух детям только на пользу, — беспечно заявил Колин.
— Смотрю, ты со вторника успел изменить свое мнение, — раздраженно прокомментировала я.
— Да. Благодаря тебе, — добродушно напомнил он мне.
После ленча вновь повалил снег, и весь день мы просидели дома. Прошел он так же душевно, как и вчерашний. Колин в очередной раз доказал, что он замечательный отец, — не позволял детям смотреть по телевизору все подряд, зато не забывал его включить, когда показывали мультики, и придумывал разные игры. Но, увы, с каждым часом мое горло болело все сильнее.
Отправляясь в постель, я приняла ударную дозу лекарства, но из-за жара сон мой был тяжелым. Утром, проснувшись, я обнаружила, что комната залита ярким светом, а у кровати стоит Колин с завтраком на подносе. Стрелки на часах — о ужас! — показывали десять.
— Просыпайся, просыпайся, соня! — заулыбался Колин.
Это же моя работа — готовить завтрак! Почему он не разбудил меня пораньше? Увидев выражение моего лица, Колин растерялся.
— Эй, я принес тебе завтрак, а не дозу мышьяка. Ты что, не любишь завтракать в постели?
Дело не в этом! Дело в том, что я не справляюсь со своей работой! От досады я стала грубой:
— Нет, не люблю! Я предпочла бы встать.
— Извини. В следующий раз буду знать, — отрезал он.
Меня переполнило раскаяние. Зачем я его обидела?
— Колин! Я…
Слишком поздно! Он уже вышел и закрыл за собой дверь. Поднос с едой остался на стуле рядом с кроватью. Отбросив одеяло, я спустила ноги на пол. Промучившись угрызениями совести несколько минут, наконец пришла в себя. Только что мне ужасно хотелось извиниться перед Колином, поблагодарить его и… Разве это не попытка эмоционального сближения, от которой меня предостерегал Адам? Анна, несомненно, повела бы себя именно так. Я представила себе, как она бросается Колину на шею, прижимается к нему, целует, говорит о своей любви… Нет, Колин никогда не дождется от меня подобной сцены. Это я твердо решила. Возникло всего лишь небольшое недоразумение, и я должна отнестись к этому с циничной иронией, которая будет для меня руководящим принципом на весь день.
Когда я спустилась, Колин заканчивал мыть посуду, Рут вытирала ложки, Йен задумчиво стоял у плиты. Я спросила у него, вкусный ли был завтрак, но мальчик только пожал плечами в ответ.
— Что-то не так? — повернулась я к Колину.
— Объелся конфетами, — усмехнулся он. — Вот и не осталось места для завтрака.
— По-моему, дело не в этом, — пробормотала я, вспомнив о своих вчерашних симптомах. — Йен, дорогой, тебя тошнит?
— Нет, — ответил он обиженным тоном и растерянно добавил, как будто это только что пришло ему в голову: — Я не знаю. Папа, ты не возражаешь, если я немного посижу у тебя на коленях?
— О, будь моим гостем, — покорно кивнул Колин. — Ну, тебе удобно?
— Да, спасибо. Теперь у меня не болит, — вздохнул Йен.