Спокойных не будет

Сорокин беспокойно оглянулся, в глаза бросился топор, шагнул к нему. Я остановил его. Казалось, еще секунда — и я собью его с ног, сброшу в реку. Моя правая рука наливалась тяжестью. Вдруг я почувствовал, как кто-то сжал ее. Это был Леня Аксенов.

— Не связывайтесь, бригадир, не стоит.

Когда рассвирепевший Трифон Будорагин встал перед Сорокиным, тому стало ясно: дело принимает серьезный оборот.

— Проси прощения, тебе говорят! — Возможно, Трифон представил на месте Кати свою Анку и обиду ее принял как свою. Он схватил Сорокина за телогрейку, приподнял, страшно оскалившись.— Ешь, гад, землю! — И поставил его на колени.

— Извиняюсь,— пробормотал Сорокин.— Я очень извиняюсь...— Боком отполз в сторону, растолкав столпившихся ребят.

Некоторое время мы стояли молча. Было тихо. Только шумела, плескалась река у ног, играя звонкими солнечными бликами, точно смеялась...

16

ЖЕНЯ. Вечером в мою комнату вошел папа. Один, хотя мама была дома. Он не часто радовал меня своими посещениями.

— Папа! — Я повисла у него на шее. В то же время я догадывалась, что визит его не случаен: предстояла серьезная беседа.

Папа был без кителя, в белоснежной рубашке, домашний, близкий, немного усталый. Оглядывая мое жилище, он чуть застенчиво улыбался, точно чувствовал себя здесь гостем.

— Посидим, дочка,— сказал он.

Я села напротив него на маленький стульчик, положила на колени руки.

— Я слышал, ты уезжаешь? В Сибирь? Это правда?

— Правда, папа. Ты пришел отговаривать меня?

Он ответил поспешно, чуть привстав:

— Ни в коем случае! Я только хочу знать цель твоей поездки.

— Цель проста, папа,— ответила я.— Еду не одна. С ребятами. Из нашего института. В отряде больше трехсот человек. И я среди них. Такие поездки бывают каждый год...

— Я знаю об этом,— сказал папа.— И считаю это творческим и, если хочешь, революционным достижением комсомола последних лет. И тебе, Женя, отстраняться от этого не следует. В таких начинаниях отставать от других, от товарищей — значит отставать от жизни, от времени. Обязательно поезжай. Новая обстановка, иные условия жизни, другие люди, сама работа совершенствуют человека быстрее и лучше, чем лекции умнейших профессоров.— Папа помолчал, зорко, испытующе вглядываясь в меня, потом спросил: — Скажи, только честно, если бы отряд ваш послали не на Ангару, а в другое место, скажем, в Казахстан или на Алтай, ты поехала бы?

— Да, поехала бы,— ответила я.

Папа, улыбнувшись, одобрительно кивнул седой головой.

— В данном случае так уж совпало, что ты едешь туда, где находится Алешка, твой супруг, как ты любишь выражаться...

— Да, так совпало.

— Что ж, отлично! Встретитесь, выясните наконец ваши отношения... Он тебе пишет?

— Нет.

— Ни одного письма? — В его вопросах слышались удивление и упрек.

— Ни одного.— Я почувствовала, что краснею.

— Чем объяснить этот демонстративный отказ от своих супружеских обязанностей? — Папа, кажется, чуть издевался над нами, нарочно упоминая слова «супруг», «супружеские»: знал, что я их не выношу.

— Не знаю,— сказала я тихо.— Должно быть, считает меня виноватой... предательницей.

Папа встал и заходил по комнате.

— Пускай он как хочет называет тебя, только не предательницей. Не смеет. У меня не было и не будет дочери-изменницы. Так ему и скажи. Слишком много на себя берет. Сам не больно хорош: уехал, не сказав жене ни единого слова. Я ведь все знаю.

— Успокойся, папа,— сказала я.— Сядь, пожалуйста. Может быть, он меня и не называет так. Это я сама себя так называю.

— И ты не смеешь себя так называть. Это неправда. То, что у тебя характер... этакий... с отклонениями,— верно, согласен. Мамин характер. Тут уж ничего не поделаешь. Стоит только открыть пробку, как на волю вырывается буйный джинн...

Рывком распахнув дверь, вошла мама. Она остановилась поодаль, скрестив руки на груди и выжидательно глядя на папу и на меня.

— Кто это буйный джинн? — спросила она.— Непостижимый ты человек, Григорий, должна я тебе сказать! Я просила поговорить с дочерью всерьез. А ты вместо этого стал выяснять с ней, у кого какой характер. Это же, прости меня, курам на смех, как выражается Нюша. Вы все обсудили с ней?

— Что именно? — спросил папа.

— А то, что она, встретившись со своим так называемым мужем, должна решить окончательно и бесповоротно...

— Что именно, Сима? — повторил свой вопрос папа.

— А то, что они или будут жить вместе, или пускай оформляют развод. Расстояние в пять тысяч километров никогда не укрепляло семью.— Она села на мою кровать.— Ладно, если ты такая дура, что отказываешься от настоящего человека, не видишь своего счастья, дело твое, тебе жить. Ни я, ни отец чинить препятствия вам не станем. Вези Алешу домой. Примем. Все простим...

— Его не за что прощать...— сказала я,— Только бы он меня простил.

Мама всплеснула руками.

— Глядите на нее, какая овечка! Откуда у тебя такая покорность?

— От правды, мама,— сказала я.

Она кивнула папе: