Спор об унтере Грише

Но юный дикарь вдруг спохватился. Он обошел вокруг стола, взял ее руки, поцеловал и сказал:

— Бедная, фрейлейн Софи, вы словно в пещере разбойника. Как женщина, вы, собственно, должны быть на нашей стороне, ибо женщины — самые униженные среди всех лишенных прав и порабощенных, включая даже детей.

Софи сразу воспрянула духом.

— Да, — сказала она, глядя на него большими просветленными глазами, — это совершенно верно, господин Бертин. Мы, женщины, остаемся рабынями и гусынями только по милости мужчин. У нас дома тон задавали братья, а я в кухне возилась с картофелем, хотя предпочла бы учиться. Я хочу выслушать все, что у вас наболело, я хочу выслушать гораздо больше, чем вы предполагаете. Нам приходится каждый день видеть так много ужасов. Не успевает человек умереть, как его сразу обкрадывают, приходится во все глаза глядеть, чтобы помешать этому.

— Мы с вами словно в студенческой мансарде, которой вы никогда не видывали, бедная девушка, — сказал Бертин, весь сияя. — Если бы на мне не была напялена эта проклятая куртка из ослиной кожи, то можно было бы вообразить, что я живу в квартале Белльвю, в поднебесье на Клоппштокштрассе, тридцать и у меня в гостях очаровательная приятельница Анни, с которой мы читаем Бергсона и «Исследования по логике» Гуссерля.

До этого дня еще никогда никто не произносил в один присест перед Софи фон Горзе такое количество незнакомых имен. Казалось, небесный свод раскрылся пред нею и она вот-вот взлетит. Правда, пока ей пришлось довольствоваться другим: она поставила котелок на железную печку и ловкими руками подбросила в красное, отсвечивающее синим пламя несколько поленьев дров и мелкий уголь. Тем временем Бертин снял трубку телефона и в пятый или шестой раз потребовал соединения.

— Вызывает канцелярия дивизионного суда. Могу я получить Белосток?

— Да, старина, — ответил, словно из потустороннего мира, невидимый телефонист, — тебя соединят через две минуты. Но покамест мы еще не нашли в нашем списке твоего лагеря для военнопленных, и уверяю тебя, камрад, они там, в Белостоке, знают не больше нашего. Следовало бы по крайней мере указать тыловую инспекцию, в районе которой находится лагерь.

— Да, — сказал Бертин, — но как раз ее местонахождение мне и надо установить.

Из темного угла у печки Софи с нежностью смотрела на ясное, умное, сосредоточенное лицо говорившего, прислушиваясь к непринужденному товарищескому тону его слов, который так резко отличался от бессердечно-высокомерной манеры начальствующих лиц.

— Ладно, — сказал он, — сделай все, что от тебя зависит.

Не прошло и полминуты, как позвонила центральная телефонная станция «Обер-Ост», Белосток.

Бертин объяснил, кто говорит, и спросил:

— Есть у тебя немного времени, камрад? Дело сложное! Мы ищем лагерь военнопленных с лесным складом и лесопильным заводом.

— Наверно, в районе Августова или Наваришинска, — тотчас же ответили густым басом.

— Слава богу! — воскликнул Бертин. — Известно ли вам, какая каша тут заварилась?

— Да, камрад, — прорычал тот, — нам известно еще больше, чем вам. Но подожди-ка, я соединю тебя с отделением семь-Б, если там еще не спят.

Через несколько секунд послышались какие-то хрипы: это отзывалось отделение из района лесничества. Бертин терпеливо просит соединить его с лагерем при лесном складе.

— При нем должен быть и лесопильный завод. Там размещена рота ландштурмистов из Эберевальде. Суду дивизии Лихова необходимо срочно переговорить с лагерем.

Хриплый и заспанный голос на другом конце мира вдруг стал внимательнее.

«Имя его превосходительства фон Лихова имеет вес и там», — подумал Бертин.

Телефонист из лесничества утверждал, что регистратура отдела междугородного обслуживания в состоянии дать справку о том, имеется ли такой лагерь и можно ли с ним связаться по телефону.

— Если там еще не разошлись спать, то они уж найдут! В их списках есть все. Итак, я записываю: лагерь при лесном складе, район Августово или Наваришинск, лесопильный завод, рота из Эберсвальде.

— Я оповещу тебя, камрад. Скажи только, как тебя разыскать.

Бертин объяснил ему.

Легкий приятный запах кофе заполнил накуренную комнату. Ночная тишина объяла дом; казалось, весь остальной мир перестал существовать. Только половицы поскрипывали, когда Софи двигалась по комнате. На полке некрашеного дерева она нашла чашки — огромную, толстую фаянсовую и меньшую, фарфоровую, с рисунками из незабудок.

— А где околачивается ваш денщик? — спросила она.

Бертин улыбнулся.

— В отпуску. Его можно было бы и не отпускать, так как у нас некем его заменить, но Познанский обходится и моими услугами.

Софи изумленно взглянула на него.