Спускаясь к тебе

Радуюсь, что Нэш не упоминает об этой маленькой стычке, пока мы идем к следующей паре. Эти двое так же не подходят друг другу, как Спенсер с Киской. Парень выглядит полным придурком, ему не хватает только очков в толстой черной оправе с изолентой на переносице и покет-протектора в нагрудном кармане смокинга. А девушка? Уверена, он подобрал ее на съемочной площадке, где орет музыка типа «бау-чика-бау-вау». Либо так, либо она надувная.

Думаю, что эти двое не могут быть особо противными. Они сами так комично выглядят, что, конечно, не станут бросать в меня камни.

Но бросают. Причем крупные.

Про себя называю эту девицу Пустышкой Барби. Первоначальная оценка подтверждается, когда она начинает смеяться, как только мы останавливаемся рядом с ними.

– О боже! Кто-то не получил напоминания!

Она даже не пытается понизить голос. У меня отпадает челюсть, ощущаю жжение на щеках, краешком глаза вижу, как несколько голов поворачиваются в нашем направлении. Почти чувствую кожей осуждающие взгляды, которые прожигают мое яркое платье.

Я ничего не говорю и не делаю никаких движений, чтобы как-то отреагировать, только улыбаюсь. Надеюсь, улыбка скрывает испытываемое мною унижение.

Нэш не открывает рта. Я ему благодарна. А то еще разревелась бы.

Мы перемещаемся к следующей паре. И к следующей. И к следующей. С каждым разом все хуже.

Когда я думаю, что в этом зале уже не осталось никого грубее, именно на такую и натыкаюсь. Я бы назвала ее Барби Безвкусная.

– Где ты взяла это платье?

Желудок проваливается в туфли. Хочется только одного – убежать и спрятаться. Разумеется, после того, как я выслежу Мариссу и задушу ее же собственным платьем.

В довершение всего я чувствую, как к глазам подступают слезы. Я часто моргаю и заставляю себя улыбнуться. Нэш замирает в напряжении рядом со мной, и тут во мне пробуждается гнев. Они, конечно, плохо со мной обращаются, но Нэшу приходится работать с этим людьми!

Я больше не пытаюсь подавлять язвительные ремарки, которые лезут на язык.

– Украла у бездомной бродяжки, – говорю я со спокойным лицом. – Она валялась рядом с тем стриптизером, который одолжил тебе твое.

Несколько секунд Безвкусная тупо пялится на меня, пока до нее доходит смысл сказанного. Потом ее лицо багровеет и блестящие губы мило округляются в огромное, изумленное «О».

На какое-то мгновение я чувствую удовлетворение. От вида онемевшей Барби мне становится чуточку лучше. Но потом я вспоминаю о парне, который стоит рядом со мной, том самом, на которого я хотела произвести благоприятное впечатление.

Стыд хлынул мне в лицо, как ведро ледяной воды. Я чувствую тошноту.

Сладко улыбаюсь Безвкусной Барби и ее безучастному партнеру.

– Простите, но мне нужно отлучиться в дамскую комнату. – А Нэшу шепчу, глядя на него во все глаза: – Прости, что так вышло.

И удаляюсь.

Рыщу по негостеприимной округе в поисках универсальных символов уборной. Наконец замечаю маленький силуэт девушки в платьице и бросаюсь к нему почти что бегом. Я не бегу, конечно, в основном из боязни поскользнуться, упасть и дать всем новый повод для смеха. Но иду очень-очень быстро.

Оказавшись в туалете, я опускаю голову и прямиком направляюсь в уединение кабинки. Закрываю за собой дверь, прислоняюсь к стенке и даю волю слезам.

Мне так стыдно. Я так зла. И мне снова стыдно за себя и за них – как они выставили себя перед Нэшем…

Боже мой, эти девицы показали мне, что ядовитые укусы Мариссы – все равно что поцелуи бабочки! Неудивительно, что Нэш не обращает на них внимания.

Слезы становятся горше: зачем они так унижали меня; зачем я понеслась за тем, чего никогда не имела; зачем жизнь так устроена, что я не гожусь для парней вроде Нэша?

Покупавшись еще несколько минут в волнах жалости к себе и осуждения жестокости и несправедливости жизни, я выхожу из кабинки. Знаю, если не вернусь в ближайшее время, кое-кто может подумать, что я собираюсь разнести унитаз. А мне это нужно меньше всего.

Нет, грязные потаскухи, у меня кишки крепкие, такой стресс им нипочем!

К счастью, в уборной никого, так что я спокойно смываю с лица размазанный макияж. Смачиваю холодной водой несколько бумажных полотенец и прикладываю их к глазам, как компрессы, в надежде уменьшить припухлости. В результате у меня слипаются и без того уже мокрые ресницы.

Глядя в зеркало, встряхиваю головой. Мне теперь остается только одно – выйти отсюда с высоко поднятой головой, с улыбкой на лице и постараться завершить вечер без неприятных происшествий.

Ты можешь это сделать, Лив. Ты можешь.

Я едва не добавляю «ради Нэша», но даже не вслух это звучит глупо и претенциозно. Он не мой, чтобы я о нем беспокоилась. Не имеет значения, насколько сильно мне хочется, чтобы было иначе.

Набираю в грудь воздуха, распахиваю дверь и собираюсь вернуться в это гадючье гнездо. Но далеко уйти мне не удается. Я замираю на месте при виде Нэша, прислонившегося спиной к стене рядом с дамской комнатой. Ноги небрежно скрещены в щиколотках, руки столь же небрежно – на груди. Он улыбается слабо и печально.