Вообще-то аппарат «Бодо» до романа Владимова с конца прошлого века во всех странах, в том числе и в России, являлся исключительно телеграфным буквопечатающим аппаратом, и работали на нем, естественно, не телефонистки, а телеграфистки, однако это уже, возможно, «новое видение» и «новое осмысление» не только «далекой войны», но и техники связи.
И должности такой «старшая машинистка» или даже просто машинистка ни в армейских, ни в дивизионных трибуналах, как свидетельствуют доступные каждому штаты военного времени, не существовало, и то, что автор безапелляционно именует «Управлением резервов Генштаба», в жизни называлось Главупраформом Hаркомата обороны, и Кобрисову никак не могли в декабре 1941 года выделить два гектара земли в Апрелевке, и главная несуразица тут даже не в том, что постановление ГКО о выделении генералам до одного гектара земли появилось только 28 июня 1944 года, а участки стали нарезать лишь в 1945 году, главная несуразица в том, что в описываемые дни всего в двадцати километрах от Апрелевки шли ожесточенные кровопролитные бои и суета относительно дачных участков никому и в голову не могла прийти.
Писатель не знает, не понимает и не чувствует обстановки, атмосферы и напряженности тех недель битвы под Москвой и в очередной раз опускается до сочинительства. Хотя бы о части подобных нелепостей здесь необходимо сказать, потому что и автор, и критики хором самоупоенно пели и поют о «реализме», «реалистическом изображении», о «точности» деталей и «достоверном изображении войны», чего, к сожалению, нет в романе ни в одной главе. Чем объяснить, что и редакция, и рецензенты не заметили даже логических несуразиц и ляпов, — они что, читали роман через страницу или через две?.. Позволю высказать предположение, что это всего лишь выраженный синдром тусовочного, экстатического, стадного мышления.
О Власове Г. Владимов пишет: «Человеку с таким лицом можно было довериться безоглядно.»
Как это ни удивительно, безоглядно доверились генералу-перебежчику и гитлеровскому военачальнику Гудериану не только члены петербургской крайней фашистской организации, где, судя по фотоматериалам, Гудериан и Власов в почете и обожествлении, занимая на парадном стенде соответственно шестое и одиннадцатое места после фюрера (на втором — покровитель Власова рейхсфюрер СС Г. Гиммлер), безоглядно доверились Гудериану и Власову дамы и господа из демократических изданий. Такое неожиданное духовное единение Г. Владимова и тусовочных литературных критиков с гитлеровскими последышами.
Когда я читал рецензии и слушал радиопередачи с восторгами по поводу «немецкого танкового гения» Гудериана и «спасителя Москвы» Власова, я всякий раз думал — кто эти апологеты?..
Hеужели на полях войны от Волги до Эльбы у них никто не остался?..
Они что, инопланетяне или — без памяти?..
Впрочем, как нам уже разъяснили, восславление нацистского военного преступника, виновного в истреблении более полумиллиона советских и польских граждан, и восславление генерала-перебежчика, в трудную минуту бросившего в окружении свою армию, и одновременное при этом уничижение многих миллионов мертвых и живых участников войны сегодня в нашем несчастном горемычном Отечестве именуется «просвещенным патриотизмом»:
Мой знакомый, доктор технических наук, делавший войну с весны 42-го по апрель 45-го командиром взвода, а затем и роты в танковой бригаде и потерявший на Зееловских высотах ногу, прочитав роман Г. Владимова и несколько рецензий на это сочинение и послушав радио, сказал:
— Это даже хорошо, что мы не доживем до 60-летия Победы. Если они сегодня с радостью впустили в свои сердца и приняли за освободителей России Власова и Гудериана, а нас держат за зомбированных полудурков, помешавших этому освобождению, то к 60-летию Победы они наверняка водрузят на божницы и портреты главного освободителя России — Адольфа Гитлера. И всласть попляшут на братских могилах, и для каждой приготовят по бочонку фекалий.
Есть в статье Владимова и другие моменты, которые невозможно оставить без внимания.
Касаясь боя Красной Армии с частями 600-й дивизии РОА в районе Фюрстенвальде 13 апреля 1945 года, писатель не верит, что власовцы «отступили в беспорядке, оставив на поле боя убитых, раненых, оружие и амуницию». Он не верит здесь даже «немецким штабным документам».
Он пишет: «Боя не получилось. Солдаты с обеих сторон перекрикивались, обменивались информацией о житье-бытье. Были и перебежчики — в ту и другую стороны, что значит — не было перестрелки. Чуткий наблюдатель мог бы отметить, что на чужой территории соотечественники относятся к власовцам уже иначе, нежели на своей».
Трогательная картина братания с разговорами о житье-бытье и даже перебежчиками «в ту и другую стороны». Как же это было в жизни, а не в сочинительстве?