Сравнительное Богословие Книга 3

Нужна была альтернатива жестокому подавлению силой государства различного рода восстаний и войн, начиная с восстания Спартака, которые сотрясали на рубеже новой эры мощную Римскую империю. И в качестве такого рода «умиротворяющей» альтернативы, направляющей энергию угнетённых в русло религиозных иллюзий, вера рабов в посмертное воздаяние было вполне приемлемым и даже выгодным для власть имущих. Учение Христа было извращено и приспособлено после его ухода в мир иной - в качестве “господствующей” идеологической доктрины, в основу которой легло давно известное и культивируемое в Римской империи учение о посмертном воздаянии за аскетизм и послушание в «этой жизни». Но это вовсе не значит, что такому учил сам Иисус. Римские философы и мистики, благонамеренно ищущие выход из кризиса (также как и благонамеренные иудеи) в основном поддержали (но не сразу) извращённое учение якобы Христа, чем самым как бы избавили себя от эсхатологических предчувствий, но не Правдой-Истиной - а очередной иллюзией-мистификацией первого (и второго) тысячелетий новой эры. Для того, чтобы совесть некоторых благонамеренных людей (как проявление у людей чувства Божией Мhры) больше не мешала деяниям «мировой закулисы», в общехристианскую библейскую доктрину включили стержневой миф о том, что Христос своим земным подвигом искупил все грехи

, а эсхатологию людей загнали в другой миф - об Апокалипсисе. Последний (Откровение Иоанна Богослова) - достаточно жёстокое (в отношении психологических практик, касающихся нейро-лингвистического программирования и запугивания за непослушание) замыкание духовности веропослушных “христиан” и веропослушных (“правоверных”) иудеев на одну “спасающуюся” - в случае Апокалипсиса - иерархию, во главе которой иудеи

[171]

. Если иудаизм был религиозной системой для «расы господ», то “христианство” стало религиозной системой для рабов. Но и иудеи оставались рабами по отношению к своим древним хозяевам. После этого все эсхатологические и мистические изыскания в “христианской” цивилизации, не вписывающиеся в общебиблейскую доктрину были названы «колдовством» - что открыло эпоху “святой” инквизиции.

Конечно ограничения библейского христианства, к которым добавились многочисленные исторические и политические извращения духовных и властных верхушек государств, куда распространялось “христианство” - были направлены в первую очередь на канализацию и пресечение свободного поиска Правды-Истины у людей, на которую им указал самочинный пророк Иисус. В то же время, библейское христианство более чем на десять веков приостановило технический прогресс, “правовой” и законодательный прогресс, активизация которого приходится на V-III вв. до н.э. в древней Греции и республиканском Риме. Видимо «мировая закулиса» испугалась слишком большой законодательной и “правовой” свободы (даже при открытом рабовладении), что в общем-то и привело к религиозному кризису конца II - начала I веков до н.э. Дело в том, что некоторая свобода обеспечивала активизацию религиозных изысканий в не слишком занятых средних благонамеренных слоях сначала греческого, а затем римского обществ. Вследствие “христианских” ограничений технический прогресс был приостановлен

[172]

, а вместе с ним и духовная поступательная динамика общества. Отказавшись от предложенной Христом праведной альтернативы римской эсхатологии, западное общество было обречено на крах империи и впоследствии Европа (западный распадок Римской империи) погрузилась во мрак средневековья - до того момента, пока опять не появилась некоторая социальная свобода поиска

[173] Правды-Истины в эпоху Возрождения.

Христос принёс в мир религию всеобщего равенства и благополучия, отрицающую любые земные иерархии. И действительно, р

аннее “христианство” в первые два-три века своего существования, было сперва опробовано на рабах и малоимущих и только после этого были составлены каноны и узаконены церкви и приходы. Будучи изначально религией бесправных и гонимых, оно не только стояло в оппозиции к властям, подвергаясь жестоким гонениям с их стороны, но и не было лишено радикальных элементов, даже революционного пафоса. Пафос этот сводился, прежде всего, к резкому неприятию сложившихся норм жизни.

С огромной силой звучало осуждение Рима, сравненного с «великой блудницей», с новым развратным Вавилоном со всеми его «мерзостями»