Сравнительные жизнеописания в 3-х томах

К ЧИТАТЕЛЮ ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

Дорогой и любимой памяти отца

— П е р е ц а   М а р к и ш а —

посвящаю свою работу

Благосклонный читатель!

Это старомодное обращение, которым мне хочется начать короткое послесловие к Плутарху, — не кокетство и не эстетский изыск: в двух его словах заключена самая суть моего послесловия. Дело в том, что именно тебе, читатель, адресовано новое издание сравнительных биографий, тебе, а не маститым (и еще не совсем маститым) ученым мужам и дамам и даже не любознательным студентам и аспирантам, постигающим тайны исторической и филологической премудрости, ибо они с успехом «проработают» Плутарха по-гречески или, на худой конец, в одном из многочисленных переводов на новые языки, а не то и в одном из прежних русских переводов. Нет, не о них думал переводчик, когда прилежно гнул спину над заваленным книгами столом, а о читателе, который обращается к литературе прошлого не в поисках материала для статьи, или монографии, или же семинарского доклада, но потому, что ищет эстетического наслаждения, ищет мудрого и доброго ответа на вопросы, его тревожащие, ищет острого взгляда и верной руки художника, одним словом — всего того, что дает настоящая литература вне зависимости от своего возраста. Но для такой непосредственной встречи читателя с писателем-чужеземцем необходим посредник, во-первых, современный и живой, а во-вторых, заинтересованный в том, чтобы глаза его современника увидели не только резкие и однозначные контуры смысла, но и зыбкий размыв настроения, полихромность интонации, глубину и перспективу чувства. А между тем переводы (за немногими счастливыми исключениями) быстро стареют, более того мертвеют, и никак не ошибки последнего полного перевода «Сравнительных жизнеописаний», выполненного более 60 лет назад, а именно его омертвение продиктовало необходимость новой работы над Плутархом.

Выше я упомянул о заинтересованности переводчика. Скажем определеннее и резче: переводчику невозможно быть бесстрастным и беспристрастным. Это не значит, что он непременно стремится улучшить свой оригинал или, напротив, старается его ухудшить. Его заинтересованность обнаруживается в том образе переводимого автора, который он для себя создает (точнее — рассказчика, повествователя, создателя литературного произведения, а не реально существовавшего или существующего Плутарха, Томаса Манна или Бёлля), и который во многом определяет фактуру и окраску словесной ткани перевода, сообщает ей необходимое единство, цельность и, вместе с тем, определенность. Для нас, людей XX века, Плутарховы жизнеописания — целая энциклопедия; в своей совокупности они дают огромный запас сведений о древнем мире и богатейшую пищу для размышлений. Переводчик, заново представляющий Плутарха читателю, выступает в роли просветителя. Он сознает важность и ответственность этой роли и гордится ею. Гордится он и своим автором, хотя видит и несамостоятельность его мысли, и неспособность его к критике чужих мнений, и неряшливость слога, и даже болтливость — не только видит сам, но не желает прятать и скрывать от русского читателя. Однако переводчику необыкновенно дорога доброта Плутарха, его отвращение к жестокости, к зверству, к коварству и несправедливости, его человечность и человеколюбие, его обостренное чувство долга и собственного достоинства, которое он не устает внушать своим читателям, его легкий скепсис трезвого реалиста, понимающего, что совершенства ждать от природы, в том числе и от человеческой природы, нечего и что приходится принимать окружающий мир с этой необходимою поправкой. Я вижу Плутарха добрым, умным (хотя и не мудрым), многоопытным и благожелательным — главное благожелательным! — дедушкой, который охотно, пожалуй даже слишком охотно, раскрывает перед детьми и внуками неисчерпаемые кладовые своей памяти и эрудиции. Рассказ, сплетение словес доставляет ему самому немалое удовольствие, он часто и с охотою уклоняется от темы, вспоминая лишь косвенно относящиеся к делу обстоятельства, часто грешит монотонностью и многословием, но в целом занятен и глубоко симпатичен. Вот такого-то дедушку-рассказчика я и надеялся познакомить с тобою, благосклонный читатель. В какой мере мои надежды сбылись — судить не мне, а тебе. Впрочем, я твердо уповаю на твою благосклонность, или, говоря современнее, на твою читательскую заинтересованность: без нее ты едва ли осилил бы этот объемистый том — а не то и все три тома — и добрался до послесловия.

С и м о н   М а р к и ш

УКАЗАТЕЛЬ СОБСТВЕННЫХ ИМЕН

И ГЕОГРАФИЧЕСКИХ НАЗВАНИЙ[3527]

Абант II «Помпей», 1

Абантид III «Арат», 2

Абанты I «Тесей», 5

Абдеры II «Александр», 52

Абеокрит III «Арат», 16

Абидос I «Алкивиад», 27

, 29; II «Цезарь», 69

Абол I «Тимолеонт», 34

Абротонон I «Фемистокл», 1