Они многозначительно переглянулись. Очевидно, оба думали обо одном и том же. О служебных сложностях, об интригах «наверху» и, естественно, о непредсказуемости своего положения.
Нарком опустил глаза, ничего не ответив.
Через нескольких секунд Фитин как ни в чём не бывало продолжил:
– Я понимаю. Но согласитесь, Всеволод Николаевич, если начистоту…
Нарком не дал ему договорить. Привел в пример Главное разведуправление Красной Армии:
– Его начальник, как вам известно, регулярно посылает в Политбюро рапорты о концентрации германских дивизий на всём протяжении границы. Там и номера частей, и род войск, и сведения о вооружении, о технике и её качестве, состоянии личного состава и его потенциальных возможностях. Но!.. В каждом рапорте подчёркивается возможность ввести нас в заблуждение и спровоцировать с тем, чтобы выставить СССР в роли агрессора. Обратите внимание: лишь вскользь касается возможного возникновения военного конфликта. Только констатация имеющихся фактов!
– Осторожничает! Не берёт на себя ответственность. На всякий случай, – заметил Фитин.
– Следовательно, как бы мы к этому ни относились, что бы ни говорили, как бы ни истолковывали, люди там способные, знающие свое дело, умеющие ориентироваться в обстановке.
– Согласен. Люди не при чём. Какой толк в этих рапортах руководству страны, если в них сквозит недооценка истинного положения вещей?
– Нет, Павел Михайлович. Там присутствует всё необходимое. Но преподнесено с осторожностью. В этом весь смысл методологии информирования. Без экзальтации. Без нагнетания тревоги. А выводы пусть делают Хозяин, Наркомат обороны, Генштаб.
– Всеволод Николаевич! – тихо и сдержанно произнёс Фитин. – Мы никогда ничего не преувеличиваем, не гиперболизируем. Ничего у нас не остается недосказанным. Мы даём правду. Не дипломатничаем. Случаются и нелицеприятные высказывания. Верно… Но имеем ли мы право хоть что-то искажать?
– Нет. Скрывать, менять или искажать, конечно, равносильно преступлению. Об этом и говорить не стоит.
– Тогда как быть? Давать полуправду? Это всё равно, что дезинформировать. Извините, это и будет искажением смысла, если хотите, прямым утаиванием. Полагаю, что и вы против такой методологии донесения развединформации.
– Давать надо всё, что поступает. Но мягче. Спокойнее и сдержаннее. Не бить тревогу. Кстати, вот эту «шапку», – Меркулов указал на адресатов в подготовленной для отправки докладной, – надо перепечатать.
Фитин не понял, чем это вызвано. Нарком приподнял первую страницу докладной записки. Там были вычеркнуты слова: «НКО» и «Тимошенко».
По выражению лица Фитина Меркулов догадался, что тот уже подумал об отстранении маршала Тимошенко от занимаемой должности или, возможно, о чём-то похуже…
Он рассеял заблуждение Фитина:
– Ну нет! У него всё в порядке. Просто есть мнение не направлять ему подобного рода информацию. Он бурно реагирует на такие сообщения. Требует «объявления мобилизации», «выдвижения к границе дополнительных армейских корпусов», «объявления повышенной боевой готовности» и тому подобное. А это плохо действует на Хозяина. У него в данном вопросе своя испытанная тактика.
– Не сомневаюсь. Но как быть с маршалом Тимошенко? У нас имеется официальный перечень лиц, которым мы обязаны направлять копии докладов с разведданными зарубежной агентуры.
– Его надо исключить, – тихо, но чётко произнёс нарком.
Фитин заметил, что нарком старается не называть фамилию маршала. Он переспросил:
– Маршала Тимошенко?
– Да.
– Будут неприятности, Всеволод Николаевич. Обычно мы направляем разведдонесения в четыре адреса. Перечень лиц, которым мы обязаны посылать копии докладных, утверждён товарищем Сталиным. Вы меня, пожалуйста, извините, но может быть с ним что-нибудь стряслось? Тогда другое дело.
– Ничего не случилось. Повторяю: у него всё в порядке, – твёрдым голосом произнёс нарком ГБ и отвёл взгляд в сторону, вроде бы призадумался. Через несколько мгновений другим тоном спросил:
– С чего вы взяли?!
Фитин промолчал. Маршалу Тимошенко он симпатизировал, считал его волевым и решительным военачальником, особенно в связи с начатой им серьёзной перестройкой в армии в результате нанесённого репрессиями урона кадровому составу Красной Армии. К выводу о необходимости такой перестройки он окончательно пришёл во время финской кампании. Фитин восторгался смелостью наркома обороны, осуждавшего недооценку боевой мощи противника. Из-за этого ещё совсем недавно летели головы командармов, приводивших примеры неподготовленности наших войск.
Тимошенко, когда стало возможным называть вещи своими именами, умело вскрывал недостатки, пагубно отражающиеся на состоянии вооружённых сил. Аналогичную позицию он занимал и в вопросе сосредоточения на протяжении всей границы СССР – от Финляндии до Румынии – германских войск, численность которых, по данным разведки, превышала четыре миллиона солдат и командиров.