Среди гор

На собраниях Сапарбай держался твердо, но наедине с самим собой его охватывали сомнения: «Может быть, я и в самом деле иду против политики партии? Может быть, я ошибаюсь?»

Эти сомнения не давали ему покоя. По ночам он не спал до рассвета. Переживая за сына, угрюмый и молчаливый, ходил отец. Мать стала слезливой, слезы не высыхали на ее глазах. Все это причиняло страдания Зайне, но она старалась не показывать вида и, как могла, шуткой пыталась ободрить мужа. Тяжело было у нее на душе, и все же Зайна находила в себе силы, чтобы приласкать его, приголубить. В такие минуты нежность переполняла сердце Сапарбая, и он говорил ей:

— Спой что-нибудь, Зайнаш!

Она не отказывалась, пела приятным, мягким голосом:

Зелены джайлоо луга,

Как их вытоптали — я знаю.Человек оклеветан честный —Я душой за него страдаю.

Сапарбай задумчиво слушал песню, положив руку на плечо Зайнаш, с нежностью гладил ее шею, а иногда и сам подпевал, но большей частью слушал молча, глубоко задумавшись.

Если жена пыталась развеять тяжелые переживания мужа своей женской лаской и теплотой, то мать, страдая за сына, готова была всем пожертвовать ради него, принять на себя все его горести и неудачи, отдать за сына свое материнское сердце. Не сводя с него печальных глаз, она говорила дрожащим, срывающимся голосом:

— Сын мой, не заставляй болеть материнское сердце, будь таким же бодрым и веселым, как всегда!

Сапарбай на это пытался отвечать смехом:

— Да что ты, мать, я такой же, какой был!

— Нет, ты не такой стал, сын мой.

— Ну а что ж, мне радоваться, что ли, если мою чистую душу считают черной?!

— Ну и пусть считают. Лишь бы ты сам был чистым!

— Нет, я не могу с этим мириться, Или я докажу свою правоту, или пусть буду виновным! Пусть тогда накажут меня!

От этих слов сына мать еще больше пугается, глаза ее наполняются слезами, и она, едва удерживая прыгающие губы, говорит:

— Не надо, сын мой, послушай нас. Если этот окаянный Калпакбаев называет тебя апартунусом, — не спорь с ним, — согласись, что ты апартунус. Что ты потеряешь от этого! Чем нести наказание, лучше будь живым и здоровым возле родной матери. Подумай о нас, о старом отце, о своей молодой жене. Да сохранит тебя бог от разлуки с нами! При теперешней жизни и простой человек будет жить не хуже начальников. Да не ходи ты, ради бога, в эту канцелярию, возьми в руки кетмень и работай себе, пусть ты будешь «черным дехканином». Отдай ты этому Калпакбаеву и начальничество и апартунуса, пусть он все возьмет себе… Оставь его, сын мой, не связывайся!

Теперь Бермет с обостренным, болезненным материнским вниманием следила за каждым шагом сына, за каждым выражением его лица. Если он был хмур, то и она хмурилась. Если он не спал, то и она не спала. «О бедный мой сын, и зачем тебе надо было связываться с начальством! Измучился ты, извелся!» — думала мать. Сама Бермет тоже пожелтела, осунулась, с трогательной заботливостью она приберегала для него все лучшие куски. «Кушай, пока горячее!» — приговаривала она и сама приносила чашку, держа ее трясущимися старыми руками. Из уважения к хлопотам и заботам матери Сапарбай делал вид, что кушает, и незаметно переходил к чтению книги или газет.

— Да оставь ты свои бумаги, не сбегут они, кушай, негодный ты эдакий!

— Я сыт уже, мать.

— Чем ты сыт… Кушай, кушай, я тебе говорю!

Если сын занимался чтением, мать чувствовала себя еще относительно спокойно, но стоило ей заметить, что он пишет, как снова тревога охватывала ее, и она ворчала, жалуясь снохе:

— Ты бы взглянула, что он там пишет опять? Может, жалобу на Калпакбаева? Скажи, чтобы не делал этого. Тебя-то он послушается. Какой толк от жалоб, только врагов себе наживет…

Мать болела душой за сына, постоянно боялась за него и каждый раз напоминала Зайне:

— Ты, дитя мое, будь осторожна: «Жена умна — муж хорош, визирь умен — хан хорош». Сапаш обязан слушать твои советы, если они умны и справедливы. Ты молода, грамотна. Следи за бумагами мужа, ты должна знать каждый шаг его. Если он ошибается, поправь его, если недопонимает, подскажи, где надо. Пусть не боится говорить правду, но пусть и не лезет на рожон, пусть не будет жалобщиком. Ты следи, дочка, за ним в оба глаза!