Среди искателей национальной идеи

Что касается Петлюры, то я верю Жаботинскому, человеку предельной искренности, который засвидетельствовал: у вождей национального движения Украины не было вражды к национальному движению еврейства, не было антисемитизма. А погромы? Озверелая солдатня совершала их во всех лагерях: и белые, и красные (8-я дивизия 1-й Конной армии Буденного была расформирована за погром - но никто ведь не обвиняет Ленина и его ЦК в антисемитизме), и махновцы (а ключевые должности в штабе Махно занимали евреи), и, конечно, петлюровцы. И историческая вина Петлюры состоит в том, что он не сумел обуздать, остановить их, подорвав тем самым в серьезной мере свой тыл. Но мало ли чего не сумели сделать, организовать, взять в руки петлюровцы на горе своему делу? Во всяком случае, я лично не могу не верить Жаботинскому, что вожди и идеологи национального движения на Украине не были врагами моего народа. И этого было достаточно для меня, чтобы воспринимать это движение с живым сочувствием, без наслоений прошлого.

Так с первого дня в лагере я (хотя и без евреев) оказался в окружении мощной группы друзей, поддерживавших меня и морально, и материально. Зорян Попадюк, студент Львовского университета и настоящий "украинский Баярд", на второй день моего пребывания в лагере подложил мне в тумбочку банку сливочного масла:

- Кушайте, - в ответ на мои протесты. - Вы же с этапа. Я вчера отоварился в магазине... у меня много.

Только потом я узнал, что представляет собой банка сливочного масла в лагере...

Постепенно, в ходе общения прежде всего с украинцами, я начинал понимать сложности национального вопроса в СССР. До тех пор у меня были взгляды обыкновенного демократа: я признавал, естественно, право народа на национальное самоопределение, включая право на создание собственного государства. Но одновременно я полагал, например, что индустриализация страны с помощью иностранного капитала и иностранной помощи - это всегда хорошо, ибо повышает жизненный уровень местного населения, приобщает его к цивилизации. Полагал, что овладение населением вторым языком, тем более языком высокоцивилизованного народа, - это тоже хорошо, так как способствует контактам культуры, науки, цивилизации. Полагал, что нехорошо, когда чужой язык и нравы навязываются насильственно, староколонизаторскими приемами, а если на селение само проявляет интерес к чужой культуре и языку, то препятствовать этому - провинциальная узость и т. д. и т. п. Словом, я имел обычный, стандартный набор представлений "белого европейца". Но я все-таки был честен в своих взглядах и на самом деле хотел понять, чем живут, из-за чего борются и сидят в тюрьмах и лагерях мои "братья по классу" националисты разных народов. И кажется, кое-что стал понимать. Вот несколько эпизодов, в итоге которых мои взгляды на национальный вопрос стали, кажется, глубже и серьезнее.

* * *

Зорян Попадюк, уже упоминавшийся выше, рассказывает: "Я рос обыкновенным комсомольцем. Был секретарем комитета в школе. Дома мои никогда мне ничего не объясняли. Помалкивали. Но однажды у нас в Самборе было наводнение, река размыла берег и показались кости. Весь берег в человеческих костях и черепах... Мы, школьники, стали спрашивать учителей, они отвечали: "Вам пока рано про это знать". Но мы узнали: когда большевики пришли в сороковом году, они расстреляли в нашем маленьком Самборе больше ста человек весь цвет интеллигенции. Помню, по берегу бродил полусумасшедший старик и искал череп сына. С этого у меня все и началось..."

Зорян, сероглазый, с девичьим милым лицом, "стройный и соразмерный", как говорится в Библии, создал подпольную националистическую организацию из школьников и первокурсников Львовского университета. Они успели выпустить две листовки: одну - против ввода войск в Чехословакию, другую против запрещения праздновать в Львовской области юбилей великого национального поэта Шевченко. Решение о запрещении юбилея признано теперь неправильным, и секретарь обкома, принявший его, снят с должности. Зорян, автор протеста, получил за то же в свои девятнадцать лет двенадцатилетний срок заключения (семь лет лагеря и пять лет колымской ссылки). Кроме того, в обвинительном заключении также фигурирует крест, который члены группы дважды ставили на братской могиле тех самых "костей", которые размыла река. Крест власти снимали, так как на нем была антисоветская надпись.

- Что вы написали, Зоринька?

- "Жертвам террора".

Однажды Зоряна вызвали на беседу к "представителю общественности" сотруднику Института мировой экономики и международных отношений Владимиру Бабаку. Зорян так излагал начало беседы: