Среди красных вождей том 2

Я передал Якубову все те договоры, которые я считал необходимыми и юридически возможным анну­лировать, и он утвердил своею подписью мои предположения. Я был благодарен этой ревизии: она, ознако­мившись со всей моей деятельностью, нашла все мои ша­ги правильными. И это было для меня, среди всего того сорного леса, в который я попал, великим ободрением. Я не буду приводить здесь все те дела, которые бы­ли обревизованы Якубовым. Выше я уже привел описание некоторых из них, как типы, и считаю, что это­го довольно для того, чтобы читательмог составить note 86себе ясное представление о характере всех дел Гуков­ского.

Ревизия тянулась долго. Ревизоры составляли, один за другим, самые убийственные для Гуковского акты, он их спокойно подписывал и все время строчил, один за другим, доносы на Якубова и на меня. Впрочем, к этим именам прибавилось вскоре еще одно имя — Седельникова, который, как я говорил будучи командирован в Ревель; чтобы помочь мне перевезти золото, в виду слухов о пробуждении деятельности Балаховича, чему я сопротивлялся, испросил позволения у Москвы остаться при мне. Он, по неврастенической своей натуре, хотя и искренно, стал интересоваться делами Гуковского и, когда приехал Якубов, начал добровольно давать ему указания о делах Гуковского. Не­мудрено что и имя Седельникова стало одиозным Гуковскому, и он поминал и его в своих доносах.

И все эти доносы в конце концов восторжество­вали. Но, прежде чем продолжать, отмечу, что ревизия, как я уже говорил, окончилась крайне неблагоприятно для Гуковского (Скажу кстати, что Якубов, обревизовав и мою отчетность и дела, составил особый акт, в котором было сказано, что все оказалось у меня в образцовом порядке—Автор.). Но особенно пострадал честный Яку­бов: пробыв в Ревеле около 3-4 недель и все время вра­щаясь в атмосфере мошеннических дел и уловок, он дошел до такого потрясения своей нервной системы, что это отразилось у него на его психике. Мне рассказывали, что вскоре по возвращении из Ревеля, окончив свой отчет, он начал страдать определенной манией — note 87

он всех людей считал ворами и мошенниками… Не знаю прошло ли это у него… Упоминаю об этом, чтобы читатель мог судить, что такое была (увы, в советской практике она завоевала твердый позиции, в которых и окопалась)гуковщина….

Я полагаю, что читателю уже стало ясно, какие не­возможные отношения создались между Гуковским и мною, а также между моими сотрудниками и его. Все раз­делились на два резко враждебных лагеря. И, конечно, в таком в сущности маленьком провинциальном городе, как "столичный город" Ревель, все, творившееся в "Петербургской Гостинице", было притчей во языцех у всех сколько-нибудь тяготевших к нашим делам. Нечего и говорить что я принимал все меры к тому, чтобы, так сказать, локализировать этот перма­нентный пожар и не давать пламени его вырываться "изизбы".

Но мне это плохо удавалось, ибо молодцы Гуковского, видевшие в раздувании этого пожара и в вынесении горящих головешек его наружу, какое то специ­фическое удовлетворение, трепали языками направо и налево, ища сочувствия среди своих "друзей - поставщиков", частью изгнанных мною, частью взятых мною, так сказать, в шоры, разжигая и в них недовольство мною и сожаление о добрых старых временах, когда решающим моментом была взятка. С другой стороны и наиболее ярые из моих сотрудников, как, например, неуравновешенный и неумный Седельников, тоже кричали налево и направо о подвигах Гуковского и его молодцов, стараясь склонить общественное мнение в мою пользу. Да и сам Гуковский жаловался и клеветал всем и каждому, несмотря на все мои просьбы к нему не выносить нашего домашнего сора из избы. Он отвечал мне драматическим тоном «благородного отца»:

note 88— Я не боюсь правды… я говорю только чистую прав­ду… пусть все ее знают!…

Приезд ревизионной комиссии с Якубовым во главе лишь увеличили это волнение и сумятицу, а следова­тельно и толки… Мои сотрудники, рядом со мной боровшиеся с "гуковщиной", видя, что положенные мною в основание моей политики принципы получили одобрение ревизоров Рабоче-Крестьянской Инспекции, не могли скрывать своего торжества и, если хотите, даже известного злорадства. И разделение и вражда становились все резче и резче и доходили до горячих словесных дуэ­лей, особенно разжигаемых честным, но совершенно ненормальным Седельниковым, группировавшим около себя моих сотрудников и старавшимся обратить на путь истинный и молодцов Гуковского, ведя среди них агитацию в мою пользу… Никакие мои просьбы умерить свой пыл на него не действовали.