Среди «призраков»

Люк сглотнул подступивший к горлу ком и пришёл в себя. О чём только он думает. Про Джен никому говорить нельзя. Он её не предаст.

– Всё в порядке, ма, – соврал он. – Просто долго не был на солнышке. Нет, я не жалуюсь, – торопливо добавил он.

И снова спрятался.

24

Три дня Люк мучился, не зная, как поступить. То решал, что нужно остановить Джен, убедить, чтобы она не ходила на митинг. То думал, что должен к ней присоединиться. Иногда снова приходил в ярость и порывался пойти и потребовать извинений.

Но все порывы требовали встречи с ней, что было совершенно невозможно. Дождь, казалось, никогда не кончится, его потоки унылой серой пеленой закрывали обзор и омрачали настроение Люка, наблюдавшего за внешним миром через отдушину. Было слышно, как внизу вышагивает отец, время от времени бормоча о безвозвратной потере времени и верхнего слоя почвы с каждой каплей с небес. Люк чувствовал себя узником.

В четверг вечером он лёг в кровать, убеждённый, что ни за что не заснёт: он представлял Джен и других детей в машине, постепенно удалявшейся от него и приближавшейся к опасности. Но, должно быть, всё-таки задремал, потому что очнулся в холодном поту в полной темноте. Бешено колотилось сердце. Наверное, что-то приснилось. Или послышалось? Скрипнула половица. Он напряжённо прислушался, аж в ушах загудело.

Интересно, это он сам так громко и испуганно дышит или кто-то другой? В лицо брызнул луч света.

– Люк? – позвал кто-то шёпотом.

Люк подскочил на кровати.

– Джен? Это ты?

Она выключила фонарик.

– Да. Думала, расшибусь на твоей лестнице. Почему ты не предупредил, что она такая узкая?

Он слышал прежнюю Джен, без раздражения в голосе. Без одержимости.

– У меня и в мыслях не было, что ты будешь по ней карабкаться, – удивился он.

Сейчас, среди ночи, в его комнате обсуждать лестницу было почти безумием. Каждое произнесенное ими слово грозило опасностью. Мать спала очень чутко. Люк был рад, что не нужно двигаться дальше и обсуждать то, о чём Джен пришла поговорить на самом деле.

– Твои родители не заперли двери, – сообщила Джен. Она, казалось, тоже увиливала от главной темы. – Прикинь, как мне повезло, что правительство запретило домашних животных. Кажется, фермеры раньше держали огромных сторожевых псов, которые одним махом откусывали людям головы?

Люк пожал плечами, но потом вспомнил, что Джен в темноте его не видит.

– Джен, я…

Он долго колебался, подбирая слова, пока не проговорил:

– Я всё равно не могу пойти. Прости. Мои родители – простые фермеры, не юристы. И не из богатых. Историю меняют такие, как ты. А люди, как я, просто принимают жизнь такой, какая она есть.

– Нет. Ошибаешься. Ты тоже можешь влиять на ход событий…

Люк скорее почувствовал, чем увидел, как Джен покачала головой.

Даже в темноте он мог представить, как её аккуратно подстриженные пряди волос подпрыгнули и легли на место.

– Прости меня, – продолжила она. – Я пришла не уговаривать. Дело опасное, и принуждать никого нельзя. В прошлый раз я, пожалуй, перегнула палку. Просто хочу сказать, что ты настоящий друг. Мне будет тебя не хватать.

– Но ты ведь вернешься. Завтра… или послезавтра… после митинга. Я приду. Если всё пройдёт успешно, я войду через парадный вход.

– Будем надеяться, – тихо ответила Джен. Голос растворился в темноте. – До свидания, Люк.

25

Всю ночь Люк не смыкал глаз. С первыми лучами солнца он встал и тщательно уничтожил следы, оставленные Джен на полу и на лестнице.

Конечно, когда там ей о грязи задумываться. Он страстно надеялся, что хотя бы при подготовке митинга она продумала всё до мелочей.

Уже домывая пол на кухне, Люк услышал шум воды в туалете наверху. Он спрятал грязные тряпки в мусорный бачок и едва успел усесться на нижнюю ступеньку, как увидел на лестнице мать.

– Доброе утро, ранняя пташка, – зевая, сказала она. – Небось всю ночь не спал? Кажется, я что-то слышала.

– Да, не спалось, – откровенно признался Люк.

– И чуть свет уже на ногах… Ты не заболел? – Мать снова зевнула.

– Просто проголодался, – ответил он.

Но только поковырял еду вилкой. Кусок не лез в горло.

Когда семья разошлась по делам, он рискнул спуститься и тихонько включить радио. Передавали сводку погоды, рекламу семян сои и музыку.

– Ну давай, давай, – бормотал он, не сводя глаз с бокового окна и высматривая отца.

Наконец очередь дошла до новостей. Чьё-то стадо вырвалось из загона и устроило небольшую автомобильную аварию. Никто не пострадал.

Правительственный чиновник предрёк неудачную посевную из-за дождей.

Про митинг ни слова.

Заметив в окно отца, Люк выключил радио и бросился к лестнице.

За обедом отец забыл включить радио, и Люку пришлось ему напомнить.

Диктор пообещал интересную новость после рекламы. Доев бутерброд, отец хотел выключить радио.

– Нет, нет, погоди, – попросил Люк. – Вдруг там что-нибудь интересное…

Отец недовольно хмыкнул, но выключать не стал.

Снова заговорил диктор. Он откашлялся и объявил, что новые статистические данные правительства подтвердили, что прошлогодний урожай люцерны стал рекордным за последнее десятилетие.

И так изо дня в день.