Среди пуль

Марк улыбнулся, а Белосельцев в отпущенные ему секунды невидимым циркулем промерил расстояния, моментально выстроил чертеж. Дом Советов, осажденный войсками. Крыша дома со стрелковой ячейкой. Марк, еврейский стрелок «Иерихона». Руцкой, идущий вдоль баррикад. Он, Белосельцев, выполняющий задание Руцкого. Каретный, поджидающий его у кольца оцепления. Он соединил эти точки пунктирными линиями, и в центре чертежа, как его главное содержание, – снайперская винтовка на малиновом сафьяновом ложе.

– Кто мишень? – стараясь казаться спокойным, небрежно спросил Белосельцев. – Руцкой?.. Хасбулатов?.. Они редко выходят из Дома…

– Не они… Руцкой уже сегодня лежал бы с дыркой в башке, – ответил Каретный. – Когда он вышагивал посреди своего потешного войска, мы с Марком рассматривали его усы в трубку прицела. Одна секунда, и из него вылетели бы остатки мозгов. Ты ведь там тоже присутствовал. Не чувствовал, как я посылал тебе воздушный поцелуй?

– Кто мишень? – повторил Белосельцев.

– После установления блокады – спасибо тебе за содействие – мы несколько дней подряд повышали напряжение внутри кольца, проводили операцию «Страх». – Каретный с наслаждением отпил виски и замер, ожидая, когда волна тепла прольется в самую глубину тела. – Мы отключили связь, электричество. Имитировали штурм. Нагнетали слухи. Обрабатывали сознание с помощью громкого вещания. Сегодня Белый дом превратился в большую психушку, и Руцкой с Хасбулатовым – ее главные пациенты.

Белосельцев старался не выдать жестом, движением зрачков, как чутко он внимает. Как обострились его зоркость и слух. Как поглощает память малейшие детали услышанного. Он вновь оказался в фокусе, куда сходились лучи информации. Сжимались, сдавливались, накаляли огненную малую точку. Он, разведчик, нес в себе эту точку, раскаленную от бесчисленных, попадавших в нее корпускул. Становился обладателем знания. Это знание было его смертью. Он копил в себе свою смерть, собирал ее по крупицам и крохам.

– Сегодня начинается второй этап операции под кодовым названием «Музыка». – Каретный опьянел, глаза его блестели, он водил рукой, в которой блестел стакан. – Мы начнем ее с концерта Ростроповича! С его дирижерской палочки! Под взмахи этой хрупкой лакированной палочки отряды ОМОНа пойдут крушить толпу, скопившуюся на внешней стороне оцепления. Их будут дубасить несколько дней подряд, всю эту московскую голытьбу, которая стремится прорвать блокаду, вызволить своих промерзших и продрогших товарищей. Операция «Музыка» начнется сегодня, когда великолепный маэстро взмахнет на Васильевском спуске своей волшебной палочкой.

Каретный вдохновенно размахивал рукой, расплескивал стакан с виски, словно дирижировал. Его слух ловил звуки валторн и скрипок. Белосельцев улыбался, кивал ему в такт. Чувствовал, как накаляется в его голове крохотная точка. И эта точка была его смертью.

– Третий этап этой военно-психологической операции – «Прорыв». Внутри кольца – страх, ожидание, истерическое нетерпение вождей! По другую сторону кольца – избитые агрессивные толпы, ненависть, желание возмездия, слепая звериная ярость. Две эти плазмы сдерживаются тонкой мембраной солдат, редким изможденным оцеплением. Если его вдруг убрать, плазма схлестнется и грянет взрыв. Слепой, разрушительный! Толпа почувствует себя победительницей! Это не будет торжество и упоение победой! Это будет погром! Толпа станет разрывать своих врагов, разбивать им головы кирпичами, вешать на фонарях, топить в реке! Куда, на какой объект будет направлена ярость толпы? На Кремль? Едва ли! Кремль – образ святой Москвы, там соборы, гробницы царей, Ленин в мавзолее. Может быть, на ювелирные магазины, на витрины с колбасой? Опять же нет. Толпа состоит не из разбойников, ею движет классовая ненависть, идеалы, потребность обличать и карать. Так куда, я вас спрашиваю, будет направлена праведная ярость?