Среди восковых фигур

Он помнил то, что Бураков говорил о Лидии, каждое гнусное и подлое слово, и корчился от боли и бессилия. Он представил себе барахтающуюся в молоке лягушку из детской сказки. Теперь ты лягушка, философ. Барахтайся! У тебя аналитический склад интеллекта и интуиция. Да и прошлый опыт оперативника со счетов не сбросишь, как талант, который, по утверждению капитана Астахова, не пропьешь. Думай, черт тебя подери! Не дай ему уйти!

Давай еще раз, с самого начала. Ты должен. Иначе всю оставшуюся жизнь тебя будет мучить мысль, что бесцветный, скользкий, подлый тип оказался умнее и вставил тебе, философу и мыслителю, фитиля. И спал с твоей девушкой. И с этим тебе придется жить. В утверждении насчет девушки маловато логики, вернее, ее и вовсе нет, но какая логика, когда больно!

Капитана Астахова сбрасываем со счетов, он нам не помощник. У него на руках, как он выразился, два убийства и приказ начальства. У Буракова алиби. Двойное алиби. Свободен. Что же делать?

Он вздрогнул от звуков «Маленькой ночной серенады». Савелий Зотов! Некстати. Савелий с его несвязной речью и странными заявлениями, от которых капитан закатывает глаза, а он, Федор, пытается толковать и называет Савелия Дельфийским оракулом…

– Федя, ты дома? – озабоченно спросил Савелий. – Как ты?

В смысле ты уже вернулся с похорон и как себя чувствуешь?

– Нормально, Савелий. Людей было немного, все скромно, чинно, спокойно. Мне понравилось, я бы тоже не отказался.

– В каком смысле? – после паузы спросил тот.

– В смысле финала.

– О чем ты, Федя! – испугался Савелий. – Хочешь, я приеду?

– Не нужно, я пошутил.

– Как эта бедная женщина?

– Пани Гучкова? Плакала. Сводный брат Кротова, по-моему, скучал. Он не знал брата и даже не пытался делать вид, что его тронула эта смерть. Смотрел по сторонам, поддерживал под руку пани Гучкову. Он совсем мальчишка, капитан сказал, что ему не то двадцать пять, не то двадцать шесть, а на вид и того меньше.

– Как же не знал, Федя? Знал!

– В смысле? – не понял Федор.

– Пани Гучкова ему рассказывала, и фотографии, наверное, были. Ты говорил, что она познакомилась с Кротовым в марте, полгода назад. А он не звонил ему?

– Кто кому?

– Этот сводный брат Кротову. Или Кротов ему. Она же рассказала ему про брата… Представь, если бы тебе сказали, что у тебя есть брат, а, Федя?

– Даже не знаю, Савелий. Как-то не думал об этом.

– Ты с ним говорил?

– Подошел выразить соболезнования.

– А что ты сейчас делаешь? Пишешь статью? – неуклюже переключился Савелий.

– Думаю, Савелий. Пытаюсь поймать за хвост Буракова.

– Ты думаешь?..

– Да. Везде он. Знаком с Лидией…

– Как знаком с Лидией? – перебил Савелий. – Ты не говорил.

– Не успел, – соврал Федор. – Они были знакомы, даже встречались в прошлом году. С тех пор, по его словам, он ее не видел. Но! Она была похожа на жену Кротова, по которой тот тосковал и даже слегка повредился головой после ее смерти. У них были конфликты из-за бизнеса, жена Буракова сказала, что они рано или поздно разбежались бы. То же самое говорила секретарша Кротова. Лидия не случайно попалась на глаза Кротову и не случайно выкрасила волосы в рыжий цвет. Бураков мог возобновить знакомство…

– И попросить ее! – воскликнул Савелий. – Ты думаешь, он заказчик?

– Да, я так думаю. Моя интуиция вопит, что он замешан.

– Значит… – Тот запнулся. – Значит, это он ее убил! А его тоже? Кротова? Или он сам? Он получил все, у него был мотив!

– У него алиби на момент убийств, Савелий. Допускаю, что он не ожидал самоубийства Кротова, ему достаточно было рецидива психического расстройства. Тогда он выкупил бы его долю. Но не исключаю – гипотетически, Савелий, – что он мог, как ты сказал, и его тоже. Ищу, за что уцепиться, и не нахожу…

– А если еще раз проверить его алиби?

– Смерь Кротова признана самоубийством, дело закроют. Коля занят убийством Лидии и актрисы. Связь между Бураковым и Лидией не установлена, их никто не видел вместе. В прошлом году видели, а в этом нет. Можно было бы еще покопать, но, сам понимаешь, чисто умозрительно. Никаких расспросов-допросов, ничего… Нет у меня такого права. И получается, как в старом итальянском фильме – следствие закончено, забудьте.

– А что же делать? Неужели ты отпустишь убийцу на свободу? Федя!

– Убийца и так на свободе. Не знаю, Савелий. Сижу, думаю, и ничего путного не приходит в голову.

– А актрису кто?

– Актрису… В музее двенадцать фигур, моделями были реальные персонажи, трое из которых погибли насильственной смертью: актриса, гонщик и Кротов. О чем это говорит, по-твоему?

– И Лидию тоже в музее, но ее там нет… – путано сказал Савелий. – О чем говорит?

– О системе, Савелий. Три убийства – уже система. Кротов, правда, не совсем в системе. Его убийство выглядит как случайное по отношению к музейным. Нелепое пересечение… перекресток. Так же как и убийство Лидии. Они вне системы.

– Какая система? Какой перекресток? О чем ты, Федя? Я ничего не понимаю!

– Я тоже. Ладно, Савелий, спасибо, что позвонил.

– Мне приехать? – повторил он.

– Не нужно, спасибо.