Срединное море. История Средиземноморья

«Черная смерть» унесла большее количество жизней, нежели до нее любая известная в истории война или эпидемия. Последствия чумы оказались тяжелыми для международной торговли, но относительно краткосрочными; дольше продолжалось тревожное положение в земледелии — сократилось количество пахотной земли по причине массовой смертности работников. Это настоятельно вынуждало землевладельцев увеличить выплаты, что, в свою очередь, привело к смягчению сословных различий, прежде весьма значительных, так как труженики впервые стали переезжать с места на место в поисках работы или более высокой платы. В искусстве — особенно в живописи и скульптуре — тема смерти начала играть куда большую роль, нежели прежде; что касается духовной жизни, то неэффективность молитв и бессилие церкви перед чумой потрясли веру многих христиан. В 1350 г. Европа необратимо изменилась.

Когда избранный император Священной Римской империи Людовик IV Баварский двинулся на юг Италии на собственную коронацию, он держал себя совершенно иначе, нежели его предшественник, Генрих Люксембургский. На этот раз не было места ни идеализму, ни притворному беспристрастию, ни реверансов в сторону Авиньона. Людовик прибыл по приглашению итальянских гибеллинов и привел с собой самого зловредного из противников папства, жившего в то время, — Марсилия Падуанского. Всего два года назад этот бывший ректор Сорбонны опубликовал свой трактат «Defensor Pacis» [173], в котором доказывал, что вся доктрина папской власти и все каноническое право противоречат основным христианским принципам. Появление Людовика в подобном обществе не могло прибавить ему популярности в Авиньоне; задолго до приезда в Рим папа Иоанн XXII вынес ему двойной приговор — об отлучении и низложении. Но к этому моменту престиж папы упал в Италии еще ниже, чем императора, и на папский декрет по большей части никто не обратил внимания. Когда Людовик в январе 1328 г. в соборе Святого Петра получил корону из рук Шарра Колонна, представлявшего народ Рима, и три месяца спустя формально объявил папу еретиком и низложил его, казалось почти несомненным, что он способен восстановить контроль империи над страной и папством. Однако когда он вошел на территорию Неаполитанского королевства, тамошний король Робер, внук Карла Анжуйского, оказался куда более серьезным соперником. В военном отношении они были равны, и когда Людовик вернулся в Рим, то обнаружил, что маятник качнулся назад. Он также понял, что ему нечего надеяться установить твердый порядок в Италии, пока он не будет уверен в том, что в Германии все идет благополучно; меж тем ситуация там быстро ухудшалась. С наступлением 1330 г. он уже вновь очутился по ту сторону Альп. Он также усвоил следующий урок: Италия переросла империализм, даже если еще не была готова к тому, чтобы объединиться самостоятельно.

Различия между югом и севером в этой стране по-прежнему были разительны, то есть глубоки настолько, что их последствия ощутимы и по сей день. Королевство Неаполитанское при Робере и его взбалмошной наследнице Иоанне I могло похвастать просвещенным и утонченным двором, а также двумя университетами, лучшими в Италии. Один из них, в самом Неаполе, был детищем Фридриха II; второй, более чем на пятьсот лет старше первого — прославленная на весь мир медицинская школа, — находился в Салерно. Однако за пределами этих центров в стране господствовали, как и во времена норманнов, безответственные и непокорные бароны. Сицилия, пребывавшая под властью Арагонского королевского дома, в меньшей степени испытывала связанные с феодализмом тяготы: экономика ее функционировала более сбалансированно, — но в остальном здесь также господствовала сходная атмосфера застоя и инертности.