Средневековая Европа. От падения Рима до Реформации

Мало того, сугубо региональные и локализованные уклады можно было экспортировать и дальше. Европейская раздробленность ни в коем случае не лишала европейские власти любого калибра способности распространяться за изначальные пределы. Первый крестовый поход, объединивший Церковь с фанатичными и беспринципными светскими властями, отличался натиском и стремительностью. Получивший просьбу о помощи от византийского императора Алексея I (см. главу 9) Урбан II проповедовал поход в 1095–1096 годах и в Клермоне, и на других соборах, связывая идею религиозного паломничества с давним призывом «освободить» Иерусалим от владычества мусульман. Урбан и сам, наверное, удивлялся тому, с какой готовностью этот призыв был подхвачен: ряды крестоносцев сразу же начали пополняться за счет французских графов и владельцев замков, затем движение распространилось и на Германию (где, кроме того, велик был контингент утопически настроенного крестьянства), а чуть позже и на Италию. Первые войска выступили уже следующей весной и затем пополнялись еще несколько лет. Мало кому удалось дойти далеко – большая часть полегла в Венгрии и нынешней Турции, но самые крупные силы, выступившие в августе 1096 года, в основном французские, прошли через Византийскую империю, чем вызвали там немало опасений, и в конце концов, вопреки всему, взяли в 1098–1099 годах Антиохию, а затем Иерусалим[212]. История этого триумфа рассказана много раз, и всегда в одобрительном ключе, несмотря на сопровождавшее победное шествие истребление евреев Рейнской области в 1096 году, а также евреев и мусульман в Иерусалиме в 1099 году. И хотя об уроне, который приходилось терпеть Ближнему Востоку от европейских авантюр, – принимая во внимание мрачные десятилетия после Второй мировой войны – нам сейчас известно гораздо больше, на историографию крестовых походов это знание почти никак не повлияло

[213]. Важно, однако, помнить, что Первый крестовый поход возглавляли не короли, а герцоги и графы (Тулузы, Нормандии, Фландрии, а также сын Гвискара Боэмунд), епископы, сеньоры помельче и правители итальянских городов – иными словами, представители местной светской власти, о которой мы и ведем речь в этой главе. Несмотря на искренний религиозный пыл, они всю дорогу конфликтовали, и кто-то откололся раньше времени. Некоторых – Боэмунда, например, ставшего в результате правителем Антиохии, – завоевание новых земель интересовало не меньше, чем конечная цель в виде освобождения Иерусалима. Но дошедшие получили возможность насаждать на Востоке все тот же ячеистый политический уклад, привычный для Франции и Италии, принося колониальную раздробленность в Сирию и Палестину, которым в течение века христианского владычества – до почти окончательного отвоевания их Саладином в 1187–1188 годах – пришлось переживать то же, что и южной Италии[214]

.

Подытожим. В XI веке политическая власть стала более локализованной и четче разграниченной. Ее проводниками часто выступали фигуры настолько мелкие, что каролингская знать не признала бы их ровней. В утверждении своей власти сеньоры – и города – были достаточно изобретательны, присваивая права изначально незаконными способами, которые, стоило сеньору утвердиться, возводились в ранг закона. Это была новая структура власти; она сохраняла достаточную преемственность с прежней (в частности, в кодексе аристократических принципов и ценностей, которые почти не изменились), однако с этого времени практическая власть требовала знать и учитывать подробно прописанные права и поземельные отношения. Могущество королевской власти, разумеется, восстанавливали, и зачастую довольно быстро – и Рожер II на Сицилии в 1120–1140-х годах, и Генрих II в Англии в 1150–1160-х, и Фридрих Барбаросса в Германии, а также (с меньшим успехом) в северной Италии в 1150–1170-х, и папы от Иннокентия II до Иннокентия III во второй половине того же века, а затем Филипп II во Франции в 1200–1210-х годах. Но, восстанавливая верховное могущество, и эти правители, и другие опирались на ячеистую структуру фактической власти, а не на прежний уклад и королевскую идеологию (разве что в совсем незначительной степени)[215]. Публичность, унаследованная Каролингами и Оттонами от Римской империи, исчезла почти повсюду, и ее приходилось возрождать – на разной основе. Именно поэтому происходившие перемены выступают переломным моментом – по крайней мере в Западной Европе: на них строились все политические процессы более позднего Средневековья. Как проходило это строительство, мы увидим в главе 8.

Глава 7

Долгий экономический подъем

950–1300 гг.