Средневековье и деньги. Очерк исторической антропологии

Это самые прекрасные богачи, которых никто не порицает. И многие города блистают таким богатством. Другие богачи, которых называют искусственными, производят продукты и за счет этого приобретают деньги. Города наполнены и ими, но большинство таковых не чурается ростовщичества, это самые дурные богачи. Чтобы стать такими богачами, люди делают позорные дела, становятся злодеями, предателями и взяточниками.

Несмотря на мнения каких-нибудь Альберти или Бруни, средневековье не любило деньги. В конечном счете, возможно, в спорной идее Макса Вебера о связях между протестантизмом и деньгами есть доля истины, но я думаю, дело скорей в эпохе, а не во внутренних отношениях. На XVI век пришлась Реформация и, как мы увидим в настоящем очерке, возникновение зачатков капитализма

^[91].

Если есть сфера человеческой жизни, где идеи и поступки людей средневековья в корне отличались от наших, так это сфера искусства. Известно, что слово «art» [искусство] приобрело современный смысл только в XIX в. (после немецкого Kunst),

а слово «artist» [деятель искусства, художник] окончательно отделилось от слова «artisan» [ремесленник] только в конце XVIII в., когда исчезло различие между «artisan m'ecanique» и «artisan lib'eral», в свою очередь представлявшее собой лишь наследие античности.

Однако отсутствие таких понятий не мешало средневековым «сильным» заказывать то, что мы называем произведениями искусства, творцам, которых мы именуем художниками. Строительство самых эффектных зданий — церквей и соборов — долгое время ассоциировали с религиозным чувством, с желанием почтить Бога, и нередко думали, что таким строительством занимались благочестивые христиане, либо работавшие своими руками, либо посылавшие сервов или свободных крестьян, строительство же замков якобы входило в повинности, которые сеньор налагал на подданных. Уже давно известно, что, кроме очень ограниченного числа исключений, ничего подобного не было, и я уже упоминал о прекрасном исследовании, в котором американец Генри Краус показал, что строительство соборов стоило дорого из-за того, что приходилось покупать камень и платить жалованье архитекторам и рабочим. Но мне кажется, что, особенно с XIII в., когда дерево заменили камнем, а живопись и особенно скульптура стали более изысканными, одним из секторов, где больше всех росли расходы и, следовательно, потребность в монете, стал тот, который мы называем меценатством. Не забудем, что, как хорошо показал Умберто Эко, понятие красоты в средние века утверждалось лишь медленно и что если среди меценатов более чем почетное место занимали купцы, это значит, что они стремились повысить свой социальный статус даже больше, чем увеличить богатство, тогда как менее монументальные произведения искусства часто становились товаром. Хорошо изученный пример — Авиньон XIV в., где резиденция пап, кардиналов и всего их окружения стала рынком редких книг, картин и ковров. Но не забудем, что, как верно подчеркнул Марк Блок, в случае нужды или прихоти владельцы произведений искусства без колебаний переплавляли их для получения драгоценного металла, — операция малоприбыльная с экономической точки зрения и показывающая прежде всего, что средневековые люди не испытывали интереса к тому, что воспринималось всего лишь как ручной труд. Конечно, по мере приближения к Возрождению меценатство встречалось все чаще, и даже нередко бывало — пусть экономическая активность еще и не приобрела протокапиталистического характера, который ей позже хотели приписать, — что те, кого называли банкирами, уже не рассчитывали приобрести от своих коммерческих прибылей тот престиж, на который отныне притязали либо в политике, либо в меценатстве. Самый блистательный пример такого подхода — несомненно пример Медичи: если первым ценным надгробным памятником в этой семье был мраморный саркофаг Джованни ди Биччи Медичи, умершего в 1429 г., то его правнук Лоренцо Великолепный (1449-1492) более известен не как банкир, а как политик и меценат.

Рынок роскоши