Как и когда он возник и что собой представляет? Начнем с того, что связь с Античностью ощущалась далеко не во всем средневековом мире, в особенности на Севере, на Британских островах, в Центральной Германии. Ирландия, эта «Крайняя Фула» древних, Скандинавия, Русь, славяне и прочие «гиперборейцы» в целом вовсе не испытали или не застали, как венгры, почти никакого римского влияния. Смещение исторического горизонта на Север в целом не могло не сказаться и на истории города, так ярко на этом горизонте проступившего в последние века Средневековья. Тем не менее цезуру между древностью и этим периодом обнаружить нетрудно: она совпадает с Великим переселением народов и арабскими завоеваниями. Последние положили конец средиземноморскому единству, и для восстановления налаженной торговли между Востоком и Западом потребовались столетия и совершенно новые технологии. Более того, о прежней ее сбалансированности мечтать уже не пришлось. Некоторые историки считали даже, что эти завоевания в конечном счете и привели к генезису средневекового города на руинах античного, потому что античная городская сеть жила монетарной экономикой и транснациональной торговлей.
В середине XIII века мы увидим стотысячный Париж, с десяток городов по полсотни тысяч жителей, несколько десятков – около десяти тысяч, и несколько сотен – в тысячу жителей.
Масштабное урбанистическое обновление Европы началось в X столетии и примерно к 1250 году сформировало лицо доиндустриальной Европы. Оно использовало древние города и межгородские коммуникации там, где они сохранились, в Италии, на Пиренейском полуострове, в Галлии, постепенно превращавшейся во Францию. Там же, где таких коммуникаций не было, города возникали в союзе и для нужд Церкви и других властей, реже – как инициативы снизу. Исключением стала разве что Исландия, в городах не нуждавшаяся. Общие масштабы тоже не стоит переоценивать. В середине XIII века мы увидим стотысячный Париж, с десяток городов по полсотни тысяч жителей, несколько десятков – около десяти тысяч, и несколько сотен – в тысячу жителей. Эти города рассыпаны по Европе своеобразными облаками, в которых концентрировались, соперничая и сотрудничая, метрополии и сателлиты. Между облаками лежали зачастую глубоко отсталые земли, в лучшем случае пересеченные редкими дорогами. В облаках каждый четвертый или пятый мог считать себя горожанином, обычно таковым был в лучшем случае каждый десятый.
И все же за три столетия Запад и Русь, параллельно и во многом по-разному, пережили период едва ли не самой активной урбанизации за всю историю Европы. Дело ведь не только в количестве или качестве, но и в цивилизующем значении этого явления. Русь неслучайно называли «страной городов». Западный «феодализм» мы нередко числим в деревенских цивилизациях, и это отчасти обоснованно. Но наиболее видимым материальным артефактом Средневековья все же остаются именно города, городки и разного рода «бурги» и «бастиды», самим своим профилем и неудобопроходимыми проулками свидетельствующие о собственном прошлом (илл. 42). Какое же отношение город имеет к миру сеньоров, крестьян и монахов, о котором мы до сих пор толковали? Его купцы, ремесленники и первые финансисты – ниспровергатели Средневековья и его шкалы ценностей или органичная часть этого мира? И что, собственно, могло помешать тем же ремесленникам и купцам производить и торговать, оставаясь в родной деревне?
Город классического Средневековья – прежде всего сообщество людей, поселившееся под защитой стен на относительно узком участке земли, стоящем посреди редко заселенного простора.