Средневековые мастера и гении Возрождения

В этом законе содержится ответ на вопрос, почему маленькая страна Средиземноморья, которая не имела общего государства, которая никогда не переставала воевать (когда это было, чтобы греки не воевали или с кем-то, или между собой?), не имела единого политического управления (Спарта была аристократическим рабовладельческим союзом, Афины – морской торговой рабовладельческой державой, Фивы – земледельческими), создала культуру, оказывающую влияние на европейское искусство и науку вплоть до наших дней. Просуществовали они, если очень сильно «наскребать», 500 лет и исчезли, как чудное мгновенье. А их искусство до сих пор обслуживает весь мир. Вот это загадка!

Дело в том, что одна из центральных проблем культуры, которая обслуживает до сих пор мир, проблема золотого сечения. Это объективный закон, открытый греками. Поэтому для нас очень важен этот художник. Видите, какое количество путей скрещивается на этой фигуре. Хиазм подразумевает не только определенный тип композиции, одновременности движения и статики, он подразумевает еще очень сложный момент, который присущ грекам изначально.

Древневосточная культура, к которой относятся государства Междуречья и Египта, – это культура-орнамент, культура симметрическая. Основной закон культуры государств Междуречья и Египта – это закон симметрии, закон неподвижности, закон ритуальности, закон ритуальной маски. Эта симметрия всегда есть статика и абстракция. Это искусство идеальных масок. Искусство движения – это искусство взаимоотношений, взаимосвязей.

Античное искусство воспроизводит сразу две системы: постоянную, как личность с ее орнаментальной симметричной статикой, и великую силу диалектического движения Европы. Закон связи и закон разрыхления или освоения пространства. Египет как культура существует вне времени и пространства. А в Древней Греции существуют одновременно два великих закона, две различные системы.

Очень долгое время, рассматривая античный хиазм, ученые замечали следующее обстоятельство: у всех античных скульптур отлетают головы, они дошли до нас без голов. Почему это происходит? Потому что они были влюблены в человеческое тело, в его движение, в мускулатуру, а голова была нужна как баланс, приставка, в ней ничего нет.

С этим утверждением трудно согласиться. Голова для античной скульптуры не менее значима, чем все остальное. Это величайшая наша беда, что мы получаем античность в руинах, в обломках, потому что она входит в единый закон хиазма. Все эти античные головы необыкновенно содержательны, как и вся система хиазма.

Они все, подобно сечению хиазма и золотому сечению, и квадрат, и круг разом. То есть этот самый квант – и частица, и волна. Они являются системой интровертности – глубокого погружения в себя, и в то же время они являются системой экс-травертности – выхода из себя. Здесь даже в выражениях лиц – волевое экстравертирование и философское меланхолическое интровертирование. В этих античных головах и лицах существует разум. Направленность головы, определенный ракурс, движение руки… и вместе с тем абсолютное погружение в себя. Одновременный эмоциональный заряд внутрь и наружу. Эти головы и представляют собой коллективное психологическое зеркало эллинского мира. Именно античный портрет всегда дает через одного героя коллективный портрет целостности мира – духовной, а не поэтической. Человек должен быть сильным, мужественным, он должен быть сложен так, чтобы у него палец большой руки три раза укладывался в голове, чтобы тело было белое, а глаза голубые, чтобы он не хромал. На олимпиадах и состязаниях эфебов Греция просматривала себя в идеальное коллективное зеркало. Герои олимпиады – это герои всей Греции.

Такова скульптура «Дельфийский возничий». У этих статуй одинаковые лица: он представляет собой всю Грецию, а вся Греция представлена им. Это собирательный портрет массы.

В начале XX века такая вещь, как портрет фермерши Пикассо, абсолютно не случайна, потому что XX век начинает возвращаться в своем сознании к своему истоку, к психологическому коллективизму. Величайший философ и теоретик, создатель всего современного дизайна, выстроивший – один на весь XX век – теорию визуального восприятия, Малевич сказал: «XX век – это век массового сознания. Рембрандт – гениальный художник, но искусство будет принадлежать массам».

Начало XX века имеет колоссальное значение. В портрете фермерши Пикассо изображает коллективное сознание. XX век возвращается к портрету-маске через все свои пути. Мы видим это на картинах Пиросманишвили, на картинах Гончаровой, в произведениях Рериха. Великий родоначальник этого течения – Поль Гоген, который воспроизводит идею античного искусства. Может показаться, что герои Пиросманишвили или Пикассо имеют какую-то издевательскую нотку, но такого не бывает, художник не может издеваться. Сознательно он это не делает. В искусстве это называется объективной иронией. А субъективной иронии в искусстве нет.