Средневековые цивилизации Запада и Востока

В результате социальные проявления превратно трактуются как факты этнической истории. Так, любая группа «варваров» в глазах римлян обязательно является каким-либо «варварским народом» (она не может, к примеру, оказаться просто военным отрядом, составленным из людей разных этнических корней, и т. д.). Другое следствие — то, что «варварские народы» воспринимаются в качестве неизменных ячеек мироздания. В силу своих предубеждений римляне не допускали мысли, что «варварский народ» может сформироваться или измениться в переживаемых исторических обстоятельствах. Если народа не было, а потом он появился, значит, он переместился из неведомого пространства земли в известное. Отсюда возникает образ «эпохи переселения народов», утвердившийся в немецкой историографии XIX в.

Историческая наука в прошлом шла по стопам этих образов, не видя их идеологической подоплеки. В частности, к ним восходит понимание первобытного общества как периода господства «родоплеменных» отношений (т. е. буквально отношений биологического родства) над другими формами социальных связей. В марксизме «родовой строй» противопоставлялся «классовому» обществу и государству и рассматривался как первоначальная ступень в истории человечества. Варварский мир в предвзятой интерпретации античных писателей стал, таким образом, моделью для осмысления всех примитивных народов. Считая главным содержанием истории последовательную смену «общественно-экономических формаций», историки в Советском Союзе были вынуждены искать исторические доказательства разложения гипотетического «родового строя» «варваров» в начале Средневековья (А.И. Неусыхин и др.).

Историки XIX в. верили в то, что мы можем представить себе «древних германцев», разрушивших Римскую империю в V в., по описаниям Цезаря и Тацита, т. е. по текстам, составленным на заре ее существования. Сегодня исследователи точно знают, что подобный ход рассуждений ошибочен. К середине I тысячелетия нашей эры варварский мир изменился до неузнаваемости.

Влияние Римской империи на земли, лежавшие за ее границами по Рейну и Дунаю, оказалось необыкновенно мощным и разрушительным. Военная, политическая и культурная экспансия Рима ломала традиционный уклад жизни варварского мира, стирала его культурную самобытность. Волны этого разрушительного воздействия докатывались до его отдаленных окраин.

Выражением перемен стали масштабные процессы этнополитической консолидации. «Варварские народы», создавшие свои королевства на территории Римской империи, не являлись исконными германскими племенами. Это были новые, динамичные образования, построенные для войны и совпадающие с войском. Такие военизированные народы — дело рук военных олигархий и вождей. Присоединяя разрозненные группы искателей приключений и изгоев, ассимилируя разбитых врагов, новые племена слагались из разных людей, которые собирались вокруг относительно небольшого ядра и очень скоро начинали ощущать себя сопричастными этому ядру и его этнической традиции. Имя единого народа и есть средство организовать людей.

В качестве примера этнических процессов в середине I тысячелетия можно рассмотреть нашествие гуннов. Этнографические зарисовки латинских и греческих писателей откровенно тяготеют к зоологии. По словам одного, гуннов «можно принять за двуногих зверей» или «грубо обтесанные в виде человеческих фигур чурбаны». Если это и был «род людей», продолжает другой, — то «только в том смысле, что гунны обнаруживали подобие человеческой речи». Их черные лица — «безобразные комки с дырами вместо глаз». Откуда они взялись? Ученые писатели античности отвечали на это так: «гунны были долго заключены в неприступных горах» или «жили по ту сторону Меотийских болот у Ледовитого океана».

Однако впечатляющая картина фантастических пришельцев плохо согласуется с другими историческими свидетельствами. Особенно любопытен рассказ греческого автора Приска, который участвовал в посольстве императора Феодосия к всесильному и грозному правителю гуннов Аттиле. Приск разговорился с одним «гунном», который оказался бывшим греческим купцом; они поспорили о достоинствах и недостатках Римской империи. В стане гуннов, сообщает Приск, обретался римский аристократ Орест, будущий отец последнего римского императора Ромула Августула, замуж за Аттилу хотела выйти красавица Гонория, сестра императора Валентиниана: из династических соображений брат обрек ее на вечную девственность, измученная такой несправедливостью Гонория передала Аттиле перстень в знак их обручения и просьбу завоевать Италию и избавить себя от тирании брата. Приск рассказывает, как за столом Аттилы «смешивают латинскую, готскую и гуннскую речь». Он приводит одно слово «по-гуннски»: у них вместо вина пьют то, что они сами называют «мед». Всего латинские и греческие авторы записали два «гуннских» слова, и оба они безусловно славянские.