Средние века: очерки о границах, идентичности и рефлексии

У «антропологического поворота» Марка Блока, судя по всему, было три причины. Одна — биографическая и профессиональная, одна — мировоззренческая, даже философская, и одна, как представляется, этическая, возникшая в результате Первой мировой. Первая находится на поверхности. Марк Блок перед войной был стипендиатом Фонда Тьера вместе со своими друзьями, эллинистом Луи Жерне и синологом Марселем Гране. Европейские медиевисты вообще не отличались особенным интересом к Античности — и особенно к древностям других уголков Земли, не связанных прямо с Европой. Дружба и тесное общение Марка Блока с Жерне и Гране как бы открыли ему границы собственного исторического мышления²⁰. Но дело даже не в том, что всегда полезно сравнивать область, которую изучаешь, с другой, регион с регионом, один хронологический период с другим. Здесь важно еще и то, что Жерне и Гране как раз подошли к самой идее «исторической антропологии»; первый — в таких работах, как «Праздники и песни Древнего Китая» (1919 г.) и «Религия китайцев» (1922 г.). Луи Жерне, который имел несчастье оказаться на преподавательской должности в Алжире, был также близок к подобному исследовательскому подходу; не зря же выпущенный посмертно сборник его статей называется «Антропология Древней Греции»

²¹. Позволю себе тут одно замечание, впрочем, довольно уязвимое: если для европейского ученого описывать китайские древности с точки зрения антрополога было не очень сложно²²

, то вот проделывать ту же операцию в отношении Древней Греции — уже совсем иное, учитывая, что «Античность» для человека западной культуры прочно занимает место «нашего основания» и «нашего истока»²³. Представляется, что для Марка Блока пример Марселя Гране и Луи Жерне был исключительно важен. Плюс к этому, Жак Ле Гофф в качестве фактора благотворного влияния на Блока — автора «Королей-чудотворцев» отмечает

²⁴ атмосферу Страсбургского университета, куда после Первой мировой съехались молодые и не очень молодые гуманитарии разных специальностей; свежесть обновленного после победы в войне учебного заведения и относительная открытость позволили расцвести в Страсбурге междисциплинарным контактам. Судя по всему, в Сорбонне, да и в других «старых университетах»²⁵

такой возможности не было. Наконец, как проницательно отметил Ле Гофф, не следует забывать и чисто семейное влияние на «Королей-чудотворцев». Книга ведь посвящена ритуалу излечения от болезни; соответственно, сам (в те годы довольно редкий) интерес историка к медицинской процедуре, пусть и магической, мог возникнуть из разговоров с братом-врачом.

Вторая причина тоже довольно очевидная — это мировоззрение Марка Блока, его героический гуманизм, ведущий начало от просветителей и от французской республиканской традиции. Во главе всего стоит Человек, который в своем историческом развитии представляет главный, даже единственный интерес для исследователя. Человек и его «производные» — ритуалы, религии, экономические отношения, все остальное, общество, наконец. Как мы уже отмечали, антропоцентрическая вселенная Марка Блока была ограничена лишь его патриотизмом; под «человеком», чаще всего, негласно подразумевался «француз» или «европеец». В этом можно усмотреть нестыковку двух главных источников мировоззрения Блока — универсалистского Просвещения²⁶, которое видело «человека вообще», и националистического романтизма последующей эпохи. Стоило хотя бы ненадолго ослабнуть «патриотическому» (читай, романтическому) элементу этого мировоззрения, и на сцене тут же появился «человек вообще» с его странными ритуалами. А раз он «вообще», а не «француз», к примеру, то можно анализировать данные ритуалы не из точки нахождения «француза», а немного со стороны, т. е. антропологически.