В Смоленске мы с Полушкиным разделились, договорившись встретиться в час по полудню. Поручик отправился передавать какие-то распоряжения в строящийся особняк Есиповича, а я вновь посетил доходный дом, где располагалась ростовщическая контора. И тут мне выдали новость: в губернии появились фальшивые ассигнации, по качеству изготовления превосходящие государственные. Если без лукавства, то я даже немного встревожился, вплоть до того, что чуть не перелил коньяк в чашку с чаем, вместо бокала. И если раньше грешили на Ригу, оттуда шла вся гадость, то в этот раз порченные сотенные привёз из Киева какой-то заводчик лошадей. Одни говорили, мол, француз, другие — итальянец, но знающие люди помимо этого утверждали, что фальшивомонетчик был не один, и покрывали его купцы из Варшавы. Хотя какие они купцы, — со слов ростовщика — так, голь перекатная, работающая с одесскими греками. Тем не менее, они то и купили у Марии Парфёновны, вдовы одного известного предпринимателя, табун в шестьсот голов. Да только у купчихи оказались надёжные люди, которые сделку сопровождали и, преследуя уже свои интересы, навестили логово преступников. А там целый мешок фальшивок, по запаху типографской краски учуяли. И приняли бы они его за добычу, если бы среди "надёжных" не оказался один грамотей, который и определил ошибку в тексте. Всего одна буковка. Властям не сообщали и общественность не в курсе, за исключением известных мне купцов. Так что совет был однозначен, сторублёвку в руки не брать и об ассигнациях на время забыть. А если и попадётся, то внимательно читать слова: "государственной" и "ходячею". То есть сосредоточиться на выявлении ошибок, где вместо "д" нерусь напечатал "л". Вот с этим известием и письмом для тульского представительства Анфилатова я и вышел на улицу, а Полушкина и след простыл. Ведь сам видел из окна, как он ещё четверть часа назад подошел к ландо, неся в руках свёрток. Вот ведь дела, так ещё и Тимофея нет.
— Стой! Держи его! — послышалось из проулка соседнего с доходным домом здания.
И спустя мгновенье раздался выстрел. Негромкий хлопок, но спутать его ни с чем другим невозможно. Вальяжно до сей поры расхаживающее у крыльца курицы как-то сразу припустили в противоположную от эпицентра несчастья сторону и оттуда послышался собачий лай. Не думая об опасности, я схватил ружьё и побежал на звук выстрела. Дым к тому времени уже рассеялся, и можно было рассмотреть лежавшего на земле Полушкина и склонившегося над ним Тимофея.
— А говорил — от пули не помру, — сказал я глядя на окровавленную голову и валяющуюся рядом разорванную шляпу.
— Картечью стрелял, — поправил меня Тимофей, — вот с этого тромблона.
— Да какая к чертям разница! — махнув рукой. — Кто?
— Смит.
— Как Смит? Какой Смит? Чертовщина какая-то.
В этот момент, опираясь на локоть, Иван Иванович попытался приподняться и, прокашлявшись, произнёс:
— И вправду чертовщина. У вашего слуги брата близнеца часом не было?
— Нет. — Не раздумывая сказал я.
— Тогда всем в церковь надо, а мне в лазарет, — сказал Полушкин и вновь оказался на земле.
Раненого поручика занесли в доходный дом, и пока Тимофей помчался за врачом, я попытался промыть рану на голове и вскоре убедился, что Иван Иванович действительно приобрёл некий иммунитет от ружейного свинца. Одна картечина срикошетила от прочной лобной кости, другая лишь процарапала на щеке борозду, а вот остальные угодили в корпус, и что любопытно, точно в перевязь с ножами. Феноменально. Как же он умудрился в момент выстрела уйти с линии прицеливания, повернуться боком и остаться живым? Я даже эксперимент провёл. В то время пока доктор пользовал болезного своими мазями, я попросил нашего кучера взять пистоль и вернулся в проулок. С момента происшествия там ничего не изменилось. Два здания: одно буквой "г" с капитальным глухим забором из толстых жердей и второе, являющееся пристройкой доходного дома, так же с забором, но с раскрытой калиткой, куда, по-видимому, и ретировался стрелок. Иной путь — прыжок вверх, но это под силу только хорошо тренированному спортсмену.
— Тимофей, если бы ты снаряжал тромблон, сколько картечин положил бы?
— Смотря какая картечь… если средняя, то не больше девяти, а если крупная, то пять в самый раз.